2017 № 4 (22)

Я не человек, я динамит...
Я противоречу, как никогда никто не противоречил,
и, несмотря на это, я противоположность отрицающего духа.
Ф. Ницше [17, c. 762–763]

Рассуждать о провокации — занятие само по себе провокативное. Поэтому начнем с остроумного высказывания английского писателя Гилберта Кита Честертона: «Грубо говоря, в мире есть три типа людей. Первый тип — это люди; их больше всего, и, в сущности, они лучше всех. Мы обязаны им стульями, на которых сидим, одеждой, которую носим, домами, в которых живем; в конце концов, если подумать, мы и сами относимся к этому типу. Второй тип назовем из вежливости „поэты“. Они большей частью сущее наказание для родных и благословение для человечества. Третий же тип — интеллектуалы; иногда их называют мыслящими людьми. Они — истинное и жесточайшее проклятие и для своих, и для чужих» [цит. по: 25, c. 110]. Если предположить, что классификация Честертона верна, то речь пойдет о представителях третьего типа — о мыслящих людях. Мы назовем их провокаторами.

Но сначала, определимся с термином провокация. Этот термин — неоднозначный, так как связан с разными областями человеческой жизни: с политикой, военным делом, историей, искусством, маркетингом, биологией, психологией, медициной, конфликтологией, философией, педагогикой и др. В общем смысле, провокация — это некое развернутое во времени действие субъекта-провокатора (или субъектов), которое направлено на объект (объекты) провокации с целью вызвать определенную реакцию: либо ответное действие, либо бездействие — в зависимости от цели провокации.

В данной работе мы не ставим задачу определения данного термина в его всевозможных областях. На этот счет существует достаточное количество исследовательской литературы. Однако коснуться его этимологии необходимо для дальнейшего разговора.

В латинско-русском словаре рrovocatio — 1) вызов; 2) обжалование. Глагол provoco — 1) вызывать, бросать вызов; 2) подстрекать; 3) раздражать, возбуждать; 4) обжаловать. Причастие provocaticius — 1) вызванный; 2) возбужденный, возбуждающий. Существительное provocator — человек, бросающий вызов, гладиатор. Существительным provocatorius называли человека, имеющего отношение к provocator, т.е. того, кто назначает и преподносит дары тем, кто бросает вызов и побеждает в боях или соревнованиях. Существительное provocatrix обозначает соблазнительницу [6, c. 632]. В латинском словаре слово провокация не трактуется как что-то негативное, ведущее к деструктивному поведению с целью причинить заведомый вред. Например, Provocatio ad populum в римском государственном праве — разновидность апелляции в уголовных вопросах. Первоначально провокация была установлена в случаях присуждения к телесному наказанию или смертной казни. Всякий полноправный гражданин мог воззвать, апеллировать к народу на решение магистрата. Провокация состояла в пересмотре уголовного дела народом и вынесении нового приговора. Provocatio ad populum относится к числу древнейших прав римского гражданина [28].

В словарях европейских языков это слово также имеет не только негативные коннотации. Например, в итальянском языке provocare — 1) вызывать действие, возбуждать чувства; 2) бросать вызов, вызывать на дуэль. Provocante — 1) провоцирующий интерес; 2) вызывающий возбуждение. Provocabile — легко возбудимый [10]. В английском языке provocation — 1) побуждение, вызов, подстрекательство; 2) провокация; 3) раздражение. Provocative — 1) возбуждающее средство; 2) вызывающий, дерзкий; 3) возбуждающий (веселье, печаль, любопытство); 4) раздражающий. Provokе — 1) вызывать, возбуждать; 2) провоцировать; 3) раздражать [18, с. 791].

Однако, в современных толковых словарях русского языка, на первое место ставится именно негативное, деструктивное значение этого слова. Например, в словаре С.И. Ожегова провокация — 1) подстрекательство к каким-либо действиям, которые могут повлечь за собой тяжелые последствия; 2) искусственное возбуждение каких-либо болезней (мед.) [20, с. 596]. В толковом словаре Д.Н. Ушакова провокация — 1) система борьбы господствующего класса с революционным движением, состоящая в том, что политическая полиция засылает в ряды революционных организаций (или вербует из числа неустойчивых членов этих организаций) своих тайных агентов, которые осведомляют полицию о деятельности революционеров и революционных организаций, выдают полиции революционеров, а также вызывают революционные организации на такие действия, которые могут вести к их разгрому; 2) умышленный вызов, подстрекательство с какой-нибудь целью [24, с. 906–907]. В толковом словаре русского языка С.А. Кузнецова провокация — 1) агрессивные действия с целью вызвать военный конфликт; 2) предательское поведение, подстрекательство кого-либо к действиям, которые могут повлечь за собой тяжелые для него последствия [11]. Большой энциклопедический словарь трактует провокацию как подстрекательство, побуждение отдельных лиц, групп, организаций и т. д. к действиям, которые могут повлечь за собой тяжелые последствия [1]. Очевидно, такой негативный оттенок в русском языке слово провокация приобрело в связи с революционным движением в России, которое привело к двум революциям в 1905 и в 1917 годах.

Учитывая этимологию слова, можно сделать вывод, что провокация как явление, не существует сама по себе. Она всегда включена в некую коммуникативную цепочку: субъект провокации — сообщение — объект провокации. И вне этого не имеет смысла.

Если отталкиваться от основного значения слова — вызов, то провокация — это некое направленное действие, акт воли. Действие-вызов строится на основе конфликта между двумя субъектами, которые в процессе коммуникации имеют противоположные цели и задачи. Конфликт мы можем определить как «форму проявления противоречия, не разрешенного в прошлом или разрешаемого в настоящем, которое возникает в ситуации непосредственного взаимодействия субъекта и объекта конфликта, и обусловленного противоположно выбранными целями, осознаваемыми или неосознаваемыми участниками конфликта, направленными на разрешение или снятие противоречий» [12, c. 284]. Так, первая характеристика термина «провокация» в системе коммуникации может быть определена как некий конфликт двух (нескольких) субъектов, имеющих противоположные цели и задачи. С точки зрения В.Н. Степанова, провокация — это «способ функционирования прагматической информации об особом намерении адресанта продемонстрировать определенное психическое состояние с целью вызвать у адресата аналогичное состояние» [23, c. 17]. Т.е. налицо конфликт психических состояний адресанта и адресата. Степанов подчеркивает, что мишенями провокации чаще всего становятся мысли, намерения, духовное состояние и внутренний мир человека [23, с. 25].

По мнению А.М. Дружинина, провокация как конфликт интересов имеет онтологическую природу, и ее можно рассматривать как целенаправленное стремление заменить своим Я бытие Другого [7]. Т.е. вовлекая Других в провокационную коммуникацию, субъект провокации распространяет свое Я-Бытие и «стремится заполнить как можно большую часть наличного Бытия Других» [7, c. 154].

Отталкиваясь от этих точек зрения, нам представляется возможным рассматривать природу провокации с позиции конфликта картин мира (или их элементов) субъекта и объекта провокации.

Понятие картина мира, как известно, включает три компонента: мировосприятие (образная часть, представляющая собой совокупность наглядных образов природы, человека, его места в мире, взаимоотношений с миром и другими людьми и т.п.), мировоззрение (концептуальная часть, связывающая образы в систему взглядов, ценностных ориентаций), мироощущение (чувственная ткань сознания, которая эмоционально окрашивает образы, составляющие картину мира, т.е. особый склад мышления) [7, c. 70]. Все элементы, входящие в картину мира, взаимосвязаны, и изменение одного элемента может повлечь трансформацию всей картины мира человека. Чтобы проследить структуру конфликта картин мира провокатора и объекта провокации, необходимо выявить формальные условия, делающие провокацию возможной.

Исходя из идей А.М. Дружинина, эти условия можно определить так:
— объект провокации должен находиться в радиусе восприятия и действительно воспринимать текст сообщения;
— субъект провокации не является фиктивным, т.е. он не выдает себя за коммуникатора с другими качественными характеристиками, а напротив, открыто репрезентирует свою картину мира;
— объекту провокации не столько сообщается какая-либо информация, сколько транслируется определенная ценностно-нормативная установка (картина мира);
— конечным коммуникативным актом в провокации является сообщение о результате провокации, воспринятое субъектом провокации.

Коммуникация такого рода может быть одноактной или многоактной, т.е. распространяющейся по цепочке, но она всегда будет кольцевой, замкнутой на субъекте провокации [3, с. 149–157]. Коммуникативная схема провокации будет выглядеть следующим образом: провокатор воспринимает картину мира Другого и оценивает ее в целом или отдельные ее элементы как неприемлемые для себя. Чтобы изменить эту картину мира, провокатор сообщает объекту провокации определенную информацию. Она воздействует на картину мира объекта провокации и преобразует ее в соответствии с желаниями провокатора. На заключительном этапе провокатор оценивает результат провокации как удачный или неудачный. Только в этом случае провокацию можно считать завершенной.

Конечным итогом провокации можно считать изменения в картине мира объекта провокации, а субъект провокации всегда замкнут на собственную картину мира. Поэтому объективно рассматривать провокационное действие дает основания только полный анализ картины мира субъекта провокации и соотнесение ее картиной мира объекта. Мотив и намерения провокационного действия, по нашему мнению, заключаются именно в этом несоответствии картин мира. Это еще один довод в пользу того, что провокацию нельзя рассматривать лишь как негативное действие, хотя она и может являться таковой в зависимости от мотивов и намерений субъекта провокации.

Провокацию как особое коммуникационное сообщение можно считать методом построения особых отношений между субъектом и объектом провокации, в основе которых лежит конфликт их картин мира. Природа конфликта определяется стремлением субъекта (или субъектов) провокации изменить картину мира объекта (или объектов) провокации в соответствии со своим желанием. Т.е. заместить картину мира объекта провокации своей.

Отталкиваясь от этого определения, попробуем описать картину мира идеального провокатора. Задача этого теоретического построения — определить некую точку отсчета или некие координаты, с которыми можно соотноситься для определения картины мира, следовательно, желаний и целей конкретного провокатора.

Если в основе провокации лежит конфликт картин мира субъекта и объекта провокации, то идеальный провокатор должен вступать в конфликт с любой картиной мира, отличной от своей. Поэтому его картина мира будет носить отрицающий или нигилистический характер. По большому счету, философия, т.е. определенная философская система, и есть объемная картина мира, которая включает мировосприятие, мировоззрение и мироощущение философа и человека.

Поэтому термин нигилизм, в данном случае, мы берем в том значении, как понимал его Фридрих Ницше: нигилизм как критическая переоценка двух исходных оснований европейской культуры — рационализма, в основе которого лежит логика чистого разума, и морали, в основе которой лежит христианская религия. «Как никто до него, Ницше, — пишет Вадим Межуев, — выразил сомнение в ценности того и другого. Отвергнув всю традиционную для этой культуры систему ценностей, как они представлены в религии, морали, философии, науке и политике, Ницше основанием своей философии сделал все же не отрицание (как у Шопенгауэра), а, наоборот, утверждение в мире позитивного смысла» [14, c. 196].

Французский философ Жиль Делез в своей книге «Ницше» так резюмирует мысли немецкого философа: «Вместо того чтобы искать единства активной жизни и утверждающей мысли, она (философия) ставит перед собой задачу судить жизнь, противополагать ей так называемые высшие ценности, соизмерять ее с этими ценностями, ограничивать и порицать. Мысль становится отрицающей, а жизнь обесценивается, теряет активность, сводится ко все более слабым формам, если с чем и совместимым, то лишь с так называемыми высшими ценностями» [5]. Суть термина нигилизм Ницше сводит к краткому тезису: «Бог умер». Мартин Хайдеггер поясняет, что у Ницше это значит то, что «„христианский Бог“ утратил свою власть над сущим и над предназначением человека» [27].

Бог умер, но место осталось. И это место должен занять человек с особым типом мышления, потому что прежний, «теоретический» тип мышления есть «не что иное, — по мнению Делеза, — как перепись доводов, при помощи которых человек убеждает себя в необходимости повиноваться силам не слишком разумным — государству, религии, расхожим ценностям» [4, с. 102]. «После смерти Бога, — отмечает Вадим Межуев, — человеку не остается ничего иного, как только полагаться на себя, на собственные силы, на отпущенную ему природой жизненную энергию, демонстрируя в борьбе за выживание то, что Ницше назовет „волей к власти“» [14, с. 208]. То есть — пойти по пути через отрицание «Нет» к новому утверждению «Да».

Человек с особым типом мышления — это тот, кто подвергает сомнению все ценности, существующие в данное время. Такой человек возникает, как правило, на определенной ступени развития цивилизации, «когда вековые традиции превратились в зловонную кучу мусора, которая начала разлагаться» [15]. И этот человек — идеальный провокатор, в его природе дионисийская жажда жизни. Поэтому цель идеального провокатора — не обозначение того места, где живет застывшая, а, стало быть, потерявшая свою значимость истина. Его цель — ввести противника в состояние дионисийского возбуждения. Именно в этом состоянии становится возможной «рефлексивная игра» (термин Е.С. Новик [19, c. 139]) новых смыслов, через сомнение, уход от доксы в сторону парадокса. Если говорить словами Ницще, то венец деятельности провокатора — выносить свое «Нет» на службу высшего утверждения. При этом идеальный провокатор — не «теоретический человек» (как понимает его Ницше), который, стремясь познать суть вещей, отделяет познание от иллюзии и рациональное от иррационального. Идеальный провокатор — это художник, игрок, танцор, канатоходец, балансирующий над бездной смыслов. По Ницше — сверхчеловек.

Идеальный провокатор — это своеобразный катализатор для культуры и тех процессов, которые происходят в обществе. Известно, что катализатор обеспечивает более быстрый путь для химической реакции. Для нашей аналогии важно, что катализатор «реагирует с исходным веществом, получившееся промежуточное соединение подвергается превращениям и в конце расщепляется на продукт и катализатор. Затем катализатор снова реагирует с исходным веществом, и этот каталитический цикл многократно повторяется» [29, с. 335]. Поэтому смысл деятельности идеального провокатора нам видится в стремлении через повторяющиеся каталитические циклы вырвать человека из его собственных рамок. Человек должен выйти за собственный предел, за «человеческое, слишком человеческое», т.е. обыденное, привычное, среднестатистическое, ограниченное рамками морали.

Культура, по мнению Ницше, существует для людей, которые собой не удовлетворены. Их стремление выйти за собственный предел и есть движение смыслов. Одним словом, это и есть развитие культуры. Идеальные провокаторы — это люди культуры, причем культуры художественной. Их картина мира не находится в стазисе¹. Стазис, в нашем случае, — это некое энергетическое поле морали, обладающее изрядной силой притяжения. Но движения смыслов там не существует. Смыслы в моральном стазисе заморожены и лишены возможности развития.

Основной характеристикой картины мира идеального провокатора будет являться подвижность, в том смысле, что такая картина мира не статично сформирована, она есть бесконечный процесс поиска смысла, т.е. своеобразный каталитический цикл. Для этого процесса нет границ, за которые провокатор бы не переступил, ибо границы не воспринимаются неприступными стенами. Границы и созданы для того, чтобы их переступать.

Техника провокативного метода идеального провокатора сопоставима с процессом деконструкции. Процесс деконструкции — это выявление «спящих смыслов», заложенных в тексте, сообщении или явлении реальности. «Наивный» читатель, зритель, слушатель попадает под влияние доминирующего в тексте способа выражения и стремится к однозначной интерпретации текста, т.е. выявлению в нем конкретного смысла. И только «деконструктивист способен дать новый образец демистифицированного прочтения» [9, c. 65]. В данном случае мы будем опираться на метод деконструкции Жака Дерриды. В своем эссе «Конфликт факультетов» Деррида дает представление о власти как о господстве ментальных структур, которые предопределяют функционирование общественного сознания. Такие понятия как «власть», «институт» приобретают значение самодовлеющих сил. Эти силы влияют на ход мыслей человека, и, следовательно, на его поведение в обществе. Практика деконструкции и предназначена для «демистификации подобных фантомов сознания» [9, c. 59]. Деконструкция Дерриды представляет собой критический анализ традиционных бинарных оппозиций. Цель анализа состоит не в том, чтобы поменять местами ценности бинарных оппозиций, а скорее в том, чтобы нарушить их противостояние, показать их относительность.

Сама по себе деконструкция никогда не выступает как чисто техническое средство анализа, а предстает как «своеобразный деконструктивно-негативный познавательный императив постмодернистской чувствительности» [9, c. 57]. Под постмодернистской чувствительностью понимают два рода явлений. Во-первых, ощущение мира как хаоса, где отсутствуют какие-либо критерии смысловой и ценностной ориентации, то есть кризис веры во все ранее существовавшие ценности. И первым провозвестником этой «эры пришествия нигилизма» является Фридрих Ницше. «Теперь же, — как отмечает теоретик постмодернизма И. Хассан, — большинство из нас с горечью признают, что такие понятия как Бог, Царь, Человек, Разум, История, Государство, некогда появившись, затем канули в Лету как принципы несокрушимого авторитета» (цит. по: [9, c. 223]). Во-вторых, особая манера письма, т.е. стиль текста или сообщения, способ его подачи. В основе такого способа подачи текста лежит техника намека, т.е. читателя, зрителя, слушателя провоцируют на поиск латентного смысла.

Идеальный провокатор и есть, по сути, деконструктивист, цель которого уничтожить бинарные оппозиции, выявить скрытый смысл и вложить его в картину мира объекта провокации, т.е. посеять сомнение в однозначности восприятия действительности. Расшатать незыблемость, устойчивость его картины мира, сделать ее такой же подвижной, как своя. То есть, идеальный провокатор вступает в сферу борьбы с авторитетами государственных структур за влияние над общественным сознанием.

Основываясь на этих теоретических положениях, мы можем выделить четыре стадии процесса идеальной провокации.

Первая стадия — имитация. Провокатор копирует явление реальности для своего провокативного текста, чтобы потом деконструировать копию.

Вторая стадия — членение: разделение копии реальности на некие утверждения по методу бинарных оппозиций — это правильно, это неправильно; это красиво, это безобразно и т. д. Критерии, на основе которых строится оппозиция, — это мораль, нравственные аспекты, правила поведения, закрепленные в повседневной практике данного социума.

Третья стадия — разрушение. На этой стадии провокатор подвергает сомнениям свои же вычлененные бинарные утверждения. Третья стадия сродни сократовскому методу майевтики, отраженному в Диалогах Платона. Исходя из убеждения, что «за неимением собственной мудрости, он не может учить чему-либо, Сократ видел свою задачу в том, чтобы, беседуя и ставя все новые и новые вопросы, побуждать других самим находить истину» [26]. Провокатор на этой стадии выступает посредником, а не учителем и моралистом, ибо сам он «ничего не знает». Он лишь старается извлечь скрытое подвижное знание, сомневаясь в верности бинарных оппозиций, и тем самым их разрушая. Специфической формой такого разрушения становится «иронический модус» по отношению ко всем проявлениям жизни. Характер «иронического модуса» определяется в первую очередь негативным пафосом, направленным против авторитета государственных структур и иллюзионизма массмедиа.

Четвертая стадия — это утверждение, если пользоваться терминологией Ницше. На этой стадии провокатор из деконструированной копии реальности создает реальность второго плана, по Лотману «вторичную моделирующую систему» [13, с. 274–293]. Четвертая стадия — это и есть ницшеанское утверждение. По словам Дерриды, это «радостное утверждение свободной игры мира без истины и начала» [9, c. 64].

Чтобы понять такого уровня провокативный текст, требуется выход за рамки понимаемого всеми поверхностного, очевидного буквального смысла и значения. Как отмечает французский философ Поль Рикёр, это «работа мышления, которая состоит в расшифровке смысла, стоящего за очевидным смыслом, в раскрытии уровней значения, заключенных в буквальном значении» [22, с. 18]. В английском языке существует понятие thought-provoking, что буквально означает — вызывающий мысли. Итак, идеальный провокатор создает художественную реальность, реальность второго плана. Поэтому у идеального провокатора сам процесс провокации — это не прямолинейная лобовая замена картин мира, а «рефлексивная игра». Каждый элемент игры получает двойное значение, являясь, с одной стороны, утверждением правила, а с другой — отклонением от него. В такой рефлексивной игре выигрывает тот провокатор или объект провокации, чей уровень рефлексии выше.

Идеальному провокатору противостоит провокатор идейный (моральный). Если следовать нашей логике, то картина мира этого провокатора ограничена рамками морали, т.е. находится в стазисе. Мораль, по Ницше, рождается из реасентимента (reasentiment) — чувства затаенной обиды. В человеке, считает Ницше, «таится обида на все, что его превосходит в жизни, — на силу, которой он вынужден подчиняться, на судьбу, которая его в чем-то обделила, вообще на всех, кто добился успеха, вышел победителем из жизни» [14, с. 207]. Иными словами, это ситуация зависимого или слабого человека. Отсюда, мораль — это компенсация за неудовлетворенное чувство мести тем, кто не бежит от жизни, не боится ее темных сторон. Мораль — сознание слабого. Мораль позволяет слабому за ней прятаться, успокаиваться и чувствовать себя правым. Мораль охраняет человека от презрения к самому себе, от критической оценки самого себя и «замораживает» его в своем стазисе.

Если картина мира идеального провокатор подвижна, стремится выйти за собственные рамки в ответ на запросы времени, то моральный стазис в принципе не способен на такое действие. Отсюда идейный провокатор будет всегда собой удовлетворен. Не удовлетворяет идейного провокатора только то, что его картина мира полностью или частично не совпадает с картинами мира других субъектов, живущих во времени. Именно это несовпадение заставляет идейного провокатора совершать набеги на чужие территории. Цель идейного провокатора — заменить картину мира объекта провокации своей. При этом первоочередная задача этого провокативного действия — раздуть общественный скандал. Энергия скандала идейному провокатору жизненно необходима, чтобы наращивать и утверждать значимость собственного Я.

В отличие от идейного провокатора, идеальный утверждает значимость собственного Я за счет выхода за его рамки. Продуктом этого выхода является реальность второго плана или художественный текст. Для идейного провокатора художественная реальность — это и есть чужая территория для разрушительных набегов. С художественной реальностью он борется, выражаясь словами Ницше, так же, как «живое чувство и инстинкт подавляет абстрактной мыслью» [16].

Метод его провокации следующий:
— на первой стадии имитации, идейный провокатор копирует не реальность, чтобы потом подвергнуть ее деконструкции, а наоборот — переводит художественный текст в реальность;
— на второй стадии идейный провокатор членит свои утверждения по методу бинарных оппозиций;
— но третью важную стадию сомнения в правильности бинарных оппозиций просто пропускает, так как не способен к ироническому модусу, ведь его картина мира находится в моральном стазисе;
— последняя стадия — утверждения — это уже не ницшеанское утверждение, а совсем наоборот — утверждение моралиста. Стремление сделать картину мира объекта провокации не подвижной, а устойчивой, как у себя, т.е. осуществить полную замену картины мира. Например, можем ли мы считать провокацией открытое письмо в адрес администрации петербургского музея «Эрарта» от инициативной группы казачества (куда входят студенты и педагоги) о запрещении моноспектакля по роману Владимира Набокова «Лолита»? [2]. На наш взгляд, можем. Так как налицо стремление авторов письма «перегрузить» картину мира тех, кто организовал, играл и смотрел бы спектакль. Роман Набокова был объявлен «греховным», «богохульным» и нарушающим петербургский закон о запрете пропаганды педофилии. Подписавшиеся заявили, что если руководство музея не отменит постановку, они будут ей препятствовать «в том числе казачьими силами». То есть, к провокативному заявлению прибавляется еще в чистом виде шантаж, что провоцирует общественный скандал.

Попробуем проследить механизм данной идейной провокации. Провокаторы берут художественный текст — роман Набокова «Лолита», который по своей структуре, как и всякое произведение искусства, является вторичной моделирующей системой, наполненной многообразием смыслов, и переводят его в житейскую реальность, наделяя одним буквальным значением: Гумберт испытывает сексуальное влечение к девочке-подростку, значит, он — педофил, и для наших детей представляет опасность. То есть без каких-либо допущений в их картине мира на один уровень ставится литературный персонаж и реальный преступник, сексуальный извращенец. Далее, после расчленения уже этой переведенной реальности на бинарные оппозиции по моральному принципу, делается вполне логичный вывод: книга, спектакль являются опасными для нравственного здоровья людей². Так, многозначное становится однозначным, а некая провокативная идея трансформируется в конкретное действие — провокацию.

Примером обратного провокативного действия можно назвать роман Виктора Пелевина «S.N.U.F.F.»³ 2012 года, который, по высказываниям «продвинутых» читателей, буквально «грузит» смыслами. «S.N.U.F.F.» — это ответ вызову современного постиндустриального общества вообще и России в частности. Пелевин берет явления нашей сегодняшней реальности и создает художественный провокативный текст. Роман буквально заполнен «корректирующей иронией». Приведем только один пример идеальной провокации из этого романа: дихотомия Россия — Запад. Мир книги «S.N.U.F.F.» невелик, он ограничен всего двумя мирами — верхним и нижним. Нижний называется Уркаиной, там живут урки, которых иногда называют орками. Правят урками каганы (сокращенное от уркаганы). Урки, технически и культурно отсталые люди. Этот мир — Россия. Один из героев романа дядя Жлыг ностальгически вспоминает о том времени, когда урки изготавливали микрочипы и другую электронику высокого класса, а вот сейчас в Уркаине «инженер — это низшая раса. А герой нашего времени — это вертухай с хатой в Лондоне или, на худой конец, какой-нибудь филологический говнометарий, которого в университете семь лет учили фигурно сосать у кагана. (...) Какой микрочип можно сделать в каганате под шансон? Тут можно качественно производить только один продукт — воцерковленных говнометариев» [21, c. 77–78]. Мечта любого урка — попасть в верхний, небесный мир = Запад. Он парит прямо над Уркаиной и называется офшаром. Это высокоразвитая воздушная колония «Биг Биз». Это царство полной автоматики, красоты и чистоты — прямо-таки неземной рай. Там есть район Лондон, куда стремятся уехать разбогатевшие, т.е. обворовавшие свою страну, глобальные урки⁴. Они собираются в безумно дорогом ресторане «VERTU HIGH» (в пер. с англ. vertu — художественный вкус, high — высокий). Пелевин не удерживается от саркастической усмешки: «Первую половину жизни глобальные урки борются друг с другом за право уехать из Уркаины в Лондон, а вторую половину сидят в Лондоне и смотрят телевидение Уркаины. Ностальгия!» [21, c. 342]. Мир людей оказывается сотканным из трехмерной графики. Офшар — это обманчивое впечатление свободы и радости, он оказывается ничем не лучше мира урков. Ключевое слово этого мира — «маниту». Это и Великий дух, и монеты, и монитор.

Люди в Офшаре живут в Эру насыщения, поэтому им нужен снафф. Снафф — это местная индустрия развлечений, она же индустрия производства информации — соединение кино и новостей, «где панорамы танкового боя перемежаются с постельными сценами» [21, с. 362]. Снафф имеет религиозный статус — снафф предлагает людям Маниту, верховное божество, чтобы придать жизни людей верхнего мира хоть какой-то смысл. Люди из верхнего мира провоцируют в Уркаине войну, чтобы потом насильственными действиями опять привести орков к мирному существованию. И это происходит каждый год. В романе идет уже одна тысяча сто двадцать первая война. Кадры с реальной смертью и сексом — это основа снаффа, потому что в этом мире всеобщего насыщения, где жизнь воспринимается как игра Маниту, всерьез можно только «спариваться и умирать. Хоть в домашнем уединении, хоть перед сотней камер на арене» [21, c. 363].

Текст Пелевина очень жесткий. Но провокативные тексты, которые работают с современной действительностью и должны быть такими. Иными словами, сегодня быть идеальным провокатором — значит выставить в своих личных настройках «максимальный режим сучества». Иначе тексты не будут выполнять основной своей задачи — вызывать в людях мысли.

Примечания

1. Стазис (от лат. stasis — стояние) — термин употребляется в научной фантастике. Стазис — это некое энергетическое поле, в котором прекращается всякая деятельность организма. Стазис целиком останавливает любые физиологические процессы, ощущение времени в стазисе полностью теряется, т.е. происходит как бы «заморозка» времени.
2. Надо сказать, что в данном случае провокация достигла своего финального цикла — режиссер постановки Леонид Мозговой отменил спектакль из опасения за безопасность зрителей.
3. Снафф-видео (от англ. Snuff — «нюхательный табак», «остренькое», «крепкое») — короткометражные фильмы о реальных убийствах, где предварительно жертву подвергают сексуальному насилию и жестоко пытают. Снафф может распространяться с целью извлечения финансовой выгоды. Тема нелегального снафф-бизнеса с предельной откровенностью раскрыта в фильме Джоэла Шумахера «8 мм», 1999 г. В романе В. Пелевина аббревиатура S.N.U.F.F. расшифровывается как Special Newsreel / Universal Feature Film, где единственная тема Special Newsreel — война, а вторая половина — секс.
4. Глобальные урки — пастиш на очень популярный интернет-мем Global Russians.

Список литературы

1. Большой энциклопедический словарь. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://slovari.299.ru/enc.php
2. Голубкова М. В Петербурге по просьбе казаков отменили спектакль «Лолита» // Российская газета от 21.10.12. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.rg.ru/2012/10/21/reg-szfo/lolita-anons.html
3. Гриненко Г.В. Сакральные тексты и сакральная коммуникация. Логико-семиотический анализ вербальной магии. М.: Новый век, 2000. С. 149–157.
4. Грицанов А.А. Жиль Делез. М.: Книжный дом, 2008.
5. Делез Ж. Ницше. СПб.: Аксиома, Кольна, 1997. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Delez/nicshe.php
6. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М.: Русский язык — Литература, 2006.
7. Дружинин А.М. Коммуникативные практики. Философско-методологический анализ. Дис. ... канд. филос. наук. М., 2005.
8. Жидков В.С., Соколов К.Б. Искусство и картина мира. СПб.: Алетейя, 2003.
9. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М.: INTRADA, 2001.
10. Итальянско-русский словарь. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1969.
11. Кузнецов С. А. Большой толковый словарь русского языка. СПб.: Норит, 1998. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Linguist/kuzn/
12. Леонов Н.И. Кофликтология. М.: Изд-во Московского психолого-социального института, 2006.
13. Лотман Ю.М. Тезисы к проблеме «Искусство в ряду моделирующих систем» [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://philologos.narod.ru/lotman/thesis.htm
14. Межуев В.М. Идея культуры. Очерки по философии культуры. М.: Университетская книга, 2012.
15. Набоков В. Пошляки и пошлость // Лекции по русской литературе. М.: Независимая газета, 1999. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://bookworm-quotes.blogspot.ru/2009/02/blog-post_14.html
16. Ницше Ф. К генеалогии морали. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.modernlib.ru/books/nicshe_fridrih/k_genealogii_morali/read/
17. Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1990.
18. Новый Большой англо-русский словарь. М.: Русский язык, 1997. Т. 2.Новик Е.С. Структура сказочного трюка // От мифа к литературе. М.: РГГУ, 1993.
19. Ожегов Р.И. Словарь русского языка. М.: Изд-во Оникс, 2007.
20. Пелевин В.О. S.N.A.F.F. М.: Эксмо, 2012.
21. Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки по герменевтике. М.: Медиум, 1995.
22. Степанов В. Н. Провокативный дискурс массовой коммуникации: Дисс. ... д. филол. наук. СПб., 2005.
23. Ушаков Д.Н. Большой толковый словарь современного русского языка. М., 1939. Т. З. С. 906–907.
24. Фесуненко И. С. Преодолевая «Закон Мерфи». М.: ГИТР, 2010.
25. Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1983. [Электронный ресурс] Режим доступа: http://www.rubricon.com/qe.asp?qtype=0&sletter=%u0421&ii=390&id=390
26. Хайдеггер М. Европейский нигилизм. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Heidegg/EvrNig_01.php
27. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/brokgauz_efron/83716/
28. Химическая энциклопедия. Т. 2. М.: Советская энциклопедия, 1990.