2017 № 3 (21)

В русских газетах Владивосток уже с конца ХIХ века частенько называли «китайской Одессой». Ярким подтверждением особого культурного колорита российских дальневосточных городов служили китайские праздничные театрализованные представления в открытом пространстве городских улиц.

Из немногочисленных восточных праздников самым ярким событием был отмечавшийся по лунному календарю Китайский Новый год — праздник Весны, который начинался в конце января или в феврале и продолжался в течение целого месяца. Поручившись за сохранение в городе общественного порядка, благополучия и безопасности для населения старшины китайской общины Владивостока в 1888 г. получили от городских властей разрешение на проведение «национально-общественных игр и представлений с употреблением ракет (хлопушек)» [6, c. 53]. И китайцы приложили все силы и умения, чтобы городские улицы стали красочным сценическим пространством новогодних театрализованных праздников.

Кульминацией праздничной встречи Нового года, приходившейся на пятнадцатый день первого месяца по лунному календарю, служило грандиозное многоактное красочное действо, разыгрывавшееся от восхода до заката в декорациях городских улиц и сопровождавшееся мощным и непривычным для европейского уха звучанием оркестра китайских музыкальных инструментов. Этот яркий и шумный праздник, который вполне уместно назвать восточным карнавалом, производил поистине ошеломляющее впечатление на все многоязыкое городское население. Утром — красочными процессиями с искусно сделанным бумажным драконом. Вечером — эффектными иллюминациями, а ночью — «смотром» фонарей [1, c. 35; 7, с. 126].

Грандиозные уличные зрелищные представления во Владивостоке и Хабаровске надолго оставались в памяти очевидцев и были описаны в конце XIX — начале ХХ вв. на страницах местных и столичных газет, в путевых заметках журналистов и писателей (Д.И. Шрейдера, Г.Т. Мурова и др.), личных дневниках именитых горожан (супруги Приамурского генерал-губернатора В. Ф. Духовской).

Яркое художественное впечатление создает наиболее полное и подробное описание китайского новогоднего уличного праздника во Владивостоке начала 1890-х гг., составленное Д.И. Шрейдером: «К этому дню манзы (китайцы. —В.К.) усиленно готовятся уже несколько дней, фанзы убираются, чистятся, моются, украшаются китайскими фонарями, драпируются разноцветными флагами. ... Улицы, и без того людные все эти дни, теперь буквально переполнены толпами народа. С самого раннего утра начинается движение процессий. Вот плавно движется по кривому переулку «процессия дракона». Резкие звуки китайского гонга, трещанье там-тама, лязг железного треугольника уже за два-три квартала дают публике знать о приближении «дракона». ... Под хаотические звуки ракет, петард и там-тама, образующих собой невыносимый для европейского уха концерт, посредине улицы важно выступают два длиннокосых знаменосца: один из них несёт на длинном древке национальный флаг Небесной империи, изображающий цветного дракона, вышитого на ярко-жёлтом фоне, другой — русский коммерческий флаг. Позади знаменосцев — труппа бродячих китайских актёров, прибывших специально для этого праздника во Владивосток из Китая, на высоких ходулях. Шествие замыкает актёр, изображающий мандарина. Пергаментно-жёлтое лицо — последствие злоупотребления опиумом, длинные, чуть не до пояса, усы на безобразном лице, неимоверно широкая и длинная курма — род горячечной рубашки, — волочащаяся почти до самой земли, мандаринская шапка, резко выделяющаяся своим ярким верхом при свете зимнего уссурийского солнца и, наконец, высокие ходули, сильно затрудняющие движения актёра, — всё это делает его похожим на манекен, а не на живой организм. Позади мандарина, сгорбившись, чтобы казаться ниже, шествует на ходулях же китаец, переодетый китаянкой: нарумяненное, набеленное лицо его ярким пятном выделяется в морозном воздухе февральского утра, и он кажется огромной куклой, механически приводимой в движение посредством скрытой пружины. Но ещё более странны сопровождающие китаянку грозные воины. Их увешанные допотопными бердышами и алебардами фигуры и остроконечные шапки положительно царят над всей многоголовой толпой, испускающей крики ликования и восторга. Все эти актёры, не прекращая своего медленного движения вперёд, тут же, во время шествия, дают представления. Шествие замыкается двумя огромными цветными фонарями. Впереди несут гигантский круглый фонарь, высоко возвышающийся над идущими впереди на ходулях актёрами, а позади его нагоняет, на спинах двадцати-тридцати человек, ещё более колоссальный фонарь в виде дракона, который как бы стремится его поглотить. Это и есть тот дракон, которому посвящена вся процессия" [10, c. 107–108].

В воспоминаниях Варвары Фёдоровны Духовской также упоминается процессия с драконом в описании китайского новогоднего празднества в 1895 г. в Хабаровске, что подтверждает точное следование неизменному порядку элементов китайского театрализованного праздничного новогоднего действа. В то же время В.Ф. Духовская уточняет детали: «Представлена большая торжественная процессия с развевающимся бумажным драконом длиной более 30 метров, внутри его открытой пасти горели фонари» [3, c. 118]

Интересный опыт художественной реконструкции описываемого В.Ф. Духовской новогоднего шествия с драконом в Хабаровске представлен исследователями А.С. Байдак, Т.В. Мельниковой и художником Д.Н. Байдак [1, c. 32a].

Рис. 1. Празднование китайского Нового года в Хабаровске на рубеже XIX-XX веков (по воспоминаниям В.Ф. Духовской). Реконструкция Д.Н. Байдака. 2011 г. Источник: [1, c. 32 a].

Зарисовку празднования Нового года по восточному (лунному) календарю в конце XIX века оставил и сибирский писатель Г.Т. Муров, путешествовавший от Владивостока до Хабаровска: «Вечером зажглись фонари, „затрещали ракеты, хлопушки“, заиграла музыка. Внимание прохожих привлекали ряженые в масках „страшных чудовищ“» [5, c. 55].

Всеми очевидцами отмечалось, что уличные новогодние праздничные процессии китайских артистов и музыкантов, называемые «хождениями», «всегда сопровождались неистовым гамом огромной толпы китайцев и русских».

Если сопоставить данные из публикаций конца XIX — начала XX вв. [3, c. 118; 5, c. 155; 8; 10, c. 107–108] с результатами культурологического изучения Новогоднего празднования в Китае от древности до наших дней, представленными в трудах отечественных ученых последних десятилетий [2], можно с уверенностью утверждать следующее. Новогодние театрализованные представления во Владивостоке и Хабаровске воспроизводили издавна сложившуюся в Китае традицию празднования китайского Нового года — праздника весеннего обновления природы и плодородия.

В основу театрализованного представления, включавшего шествие с драконом, был положен сюжет, основанный на древнем мифе. Как известно, в китайской мифологии и культуре дракон более двух тысячелетий является великим символом чести и достоинства, доброго начала ян, китайской нации в целом. Дракон прочно ассоциируется со стихией воды, дождя, что связано с культом плодородия. Шествие с драконом, который пытается настичь и проглотить «солнце» (в описании Д.И. Шрейдера это — большой фонарь, который несут впереди процессии), требовало от участников спортивных и хореографических навыков, чтобы «тело» дракона во время процессии не развалилось на части. В шествии (в настоящее время специалистами оно чаще называется «танцем с драконом») принимали участие 20–30 актеров или любителей, несущих на шестах длинное извивающееся «тело» дракона, сделанное из гибких прутьев бамбука и покрытого тканью или бумагой.

Сами же артисты (и/или любители) были в маскарадных костюмах и масках чудовищ. Открывалась процессия шутовским правителем праздника и его «супругой» в экстравагантных нарядах, детально описанных Д.И. Шрейдером. В Северном Китае этого «правителя» когда-то называли «фальшивым чиновником» или «гнилым чиновником», впоследствии его стали именовать «чиновником фонарей». В дни праздника «чиновник фонарей» отправлялся «инспектировать» освещенный огнями город. Он носил вывернутый наизнанку кафтан, летнюю шапку и старомодные большие очки. Шутовского чиновника сопровождали комично одетые воины и дети, изображавшие ученых старцев; позади ехала верхом на лошади его супруга. Каждый вечер «чиновник фонарей» объезжал город и брал штраф лепешками юаньсяо с тех домов, где не соблюдали традиции празднования [2[. Обычай назначать шутовского правителя праздника отражал карнавальную природу этого действа.

В карнавальной процессии заметное место занимала группа артистов, передвигавшихся на ходулях с использованием элементов акробатики и хореографии, что всегда приковывало внимание окружающей публики.

Шествие с драконом — центральный элемент новогодних празднований в русских дальневосточных городах — вызывало любопытство, удивление и даже восхищение у русских горожан. Это грандиозное театрализованное действо воплощалось в синтетическом жанре, так как в него входили элементы различных видов искусства (театра, цирка, хореографии), спорта (акробатики, гимнастики, китайских боевых искусств и др.). Яркий каскад зрелищных сценок, «нанизываемых» на стержень пульсирующего ритма музыкально-шумового сопровождения, и общая линия движения карнавального шествия придавали театрализованному представлению целостный характер.

Исходя из осознания ритуальной основы праздника весеннего обновления жизни, обратимся к осмыслению координат открытого театрального пространства и вектора «сценического перемещения» по городским улицам. Судя по данным Д.И. Шрейдера, процессия дракона «плавно передвигалась по кривому переулку». С достаточной уверенностью можно уточнить, что процессия перемещалась от центра владивостокского Китайского квартала «Миллионки» — с улицы Семеновской — наискось, по так и называемому Косому переулку, достигая верхней границы Китайского квартала — Китайской улицы (ныне Океанского проспекта)¹. Таким образом траектория движения «Дракона» от центра Китайского квартала — «квадрата» уличной сцены Земли — к верхней границе, обретала форму овала Неба. Такой вектор движения процессии соответствовал неизменному канону древнего ритуала, призванного упорядочить и гармонизировать отношения земного и небесного [9, c. 106].

Также в соответствии с ритуальной природой празднества важные функции имело музыкальное сопровождение новогоднего представления. Как показывают источники, в карнавальном шествии и отдельных жанровых сценках участие принимали музыканты с бубнами, барабанами, треугольником, гонгами, медными тарелками и кастаньетами. Необходимо подчеркнуть, что очень громкое звучание ударных музыкальных инструментов не только выполняло важную ритуальную функцию — отгонять витавших в воздухе злых духов, но и выполняло важные социальные и художественно-эстетические функции. Напомним замечание Д.И. Шрейдера, явно указывающее на информационную и коммуникативную функции этой «театральной музыки»: «...резкие звуки китайского гонга, трещанье там-тама, лязг железного треугольника уже за два-три квартала дают публике знать о приближении „дракона“...»

К тому же этнографы отмечают, что китайцами «голос» дракона отождествляется с мрачным, грозным, зловещим тембром гонга [2], что свидетельствует об иллюстративной функции театральной музыки. Но важно помнить о том, что ведущую организующую роль «невыносимой для европейского уха своеобразной китайской музыки» в данном зрелищном представлении обеспечивал ритм, задаваемый оркестром ударных инструментов. Ритм в данном случае являлся смыслообразующей и структурообразующей доминантой музыки и всего карнавального шествия. Ритм, по верному замечанию востоковеда С.А. Серовой, как Универсум подчиняет себе все виды жизнетворчества и искусства [9, c. 47].

К вечеру, как отмечал далее Д.И. Шрейдер, на смену длившимся целый день процессиям и представлениям приходил черед красочной иллюминации и шумных фейерверков из петард и хлопушек, сквозь которые прорывался громкий гомон толпы, опьяненной нескончаемыми развлечениями и обильными возлияниями. Красочные иллюминации, фантастические фейерверки превращали в публику всё городское население дальневосточников, неизбалованных достатком и разнообразием развлечений. Но эстетическая функция визуальной (зрелищной) стороны фейерверков, оказывается, не была главенствующей. В соответствии с ритуальной природой празднества доминирующая роль принадлежала звуковой (выразительной) стороне, явленной, как правило, во всей своей оглушающей мощи. Звуки от различного рода хлопушек и петард имели конкретного индивидуального адресата из множества различных демонов и умели нейтрализовать их негативное воздействие на человека и природу. В конце дня Д.И. Шрейдер откровенно любовался представленным «праздником фонарей»: «...на улицах зажигаются фонари самой разнообразной и причудливой формы, и туземные кварталы залиты морем огней: красных, фиолетовых, голубых, зелёных, оранжевых, жёлтых ...» [10, c. 109].

Китайский новогодний праздник с его игровой основой обладал магией массового раскрепощения людей, вовлечения их в действо на открытых пространствах улиц, соединявших Китайские кварталы с остальными частями дальневосточных городов. Здесь хаос карнавальной жизни будоражил и веселил толпу горожан, позволял выплеснуть сдерживаемые прежде правилами поведения эмоции. И, восхищаясь многогранным мастерством артистов, городская публика погружалась в яркое, шумное и веселое зрелище. Так древний ритуал, призванный установить контакт между Небом и Землей, обретал новую жизнь, воплощаясь в эстетике карнавального шествия, в сосуществовании сакрального и профанного уровней бытия [9, c. 106].

Исходя из анализа свидетельств очевидцев, можно заключить, что в условиях далекой провинциальной российской окраины для абсолютного большинства русской и европейской публики масштабные праздничные зрелища Китайского уличного театра представляли собой экзотический (инокультурный), но постепенно становившийся для горожан привычным элемент развлечения. Разумеется, все представленные на городских улицах виды и жанры многоликого Искусства Востока рассматривались «разноязыкой» публикой, прежде всего, с оценочной позиции искусства («своего» — «чужого»; приятия или отторжения). Причем проявленное любопытство при визуальном восприятии нередко сменялось отторжением из-за воздействия нарастающей динамики непривычных звуков, что можно охарактеризовать как культурный шок [4, с. 171–172].

Подводя итоги, нужно подчеркнуть, что культурная деятельность китайцев в контексте их традиционной жизни в социокультурном пространстве русских дальневосточных городов выполняла множество разных, но весьма важных функций. Во-первых, устраиваемые китайскими артистами и музыкантами при поддержке всей китайской общины уличные массовые театрализованные зрелищные представления, актуализируя основные жизненные ценности человека, вовлекали в праздничное действо городское население и активизировали культурную жизнь складывавшегося дальневосточного общества.

Во-вторых, сущностным качеством массового зрелища — театрализованного представления — становилось игровое действие, которое создавало атмосферу карнавальности, наполняя жизнь горожан художественными и эмоциональными впечатлениями, и в некоторой степени стирало грани сословного, этнического и прочего разобщения, служило средством художественной коммуникации и механизмом усиления интегративных процессов в жизни полиэтничного городского общества. К тому же регулярный характер зрелищных представлений китайцев в демократическом пространстве городских улиц способствовал активизации межкультурного диалога и зарождению у «разноязыких» дальневосточников ощущения сопричастности месту общего проживания, то есть — региональной идентичности.

В-третьих, уличная театрально-музыкальная деятельность китайских артистов и музыкантов в течение второй половины XIX века и до 1920-х гг. послужила одним из способов непрерывного преобразования и обогащения музыкальной среды дальневосточного русского города путем включения новых феноменов: звуковых сигналов «своеобразной функциональной музыки» восточных ритуалов и музыки синтетических театрализованных праздничных представлений. Тем самым русской публике открывался новый мир звуковых красок китайского музыкального инструментария.

Таким образом, вбирая самые разнообразные пласты и элементы, в том числе традиционные формы культуры азиатов (ритуал, празднество, игра), складывалась музыкальная среда дальневосточных русских городов на основе культурного симбиоза, являвшегося выразителем особой локальной специфики культуры российского Дальнего Востока как культуры пограничного типа.

Примечания

1. В центре Владивостока до сих пор сохранилась часть Косого переулка, который по диагонали соединял Семеновскую базарную площадь (центр Китайского квартала «Миллионки») с Китайской улицей (ныне — Океанским проспектом). С 60-х годов ХХ века Косой переулок носит новое название — улицы имени красноармейца Алексея Михайловича Мордовцева.

Список литературы

1. Байдак А.С., Мельникова Т.В. Празднование китайского Нового года в Хабаровске на рубеже XIX–XX веков // Актуальные проблемы изучения истории стран АТР в XIX–XXI вв. Хабаровск: Хабаровский краевой музей им. Н.И. Гродекова, 2012. С. 32–37.
2. Джарылгасинова Р.Ш., Крюков М.В. и др. Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Новый год. М.: Наука, 1985. 276 с. URL: http://magazeta.com/tag/obryadyi-v-kitae/ (дата обращения 26. 10. 2014).
3. Духовская В.Ф. Из моих воспоминаний // Бурилова М. Ф. Общество Старого Хабаровска (конец XIX — начало ХХ вв.): по семейным фотоальбомам и прочим раритетам. Хабаровск: Изд-во «РИОТИП», 2007. С. 93–119.
4. Королева В.А. Музыка Дальнего Востока в условиях межцивилизационного диалога: история и современность // Россия и АТР. 2011. № 3. С. 164–175.
5. Муров Г.Т. Люди и нравы Дальнего Востока: От Владивостока до Хабаровска (путевой дневник). Томск, 1901. 168 с.
6. Нестерова Е.И. Атлантида городского масштаба: китайские кварталы в дальневосточных городах (конец XIX — начало ХХ в.) // Этнографическое обозрение. 2008. № 4. С. 44–58.
7. Позняк Т.З. «Азиатская специфика» досуговой сферы в дальневосточных городах во второй половине XIX — начале ХХ вв. // Российский Дальний Восток и интеграционные процессы в странах АТР: политико-экономические и социально-культурные проблемы: Материалы VII международ. науч.-прак. конференции, посвящ. 120-летию морского образования в Приморском крае. Владивосток: Изд-во Морского гос. ун-та им. Г.И. Невельского, 2010. С. 121–128.
8. Приамурские ведомости. Хабаровск. 1896. 25 фев. № 113.
9. Серова С.А. Религиозный ритуал и китайский театр. М.: Изд-во «Восточная литература», 2012. 158 с.
10. Шрейдер Д.И. Наш Дальний Восток (Три года в Уссурийском крае). СПб.: издание А.Ф. Девриева, 1897. 468 с.