2017 № 2 (20)

Историю оптических устройств, предназначенных для развлечения и поучения публики, исследователи возводят к образовательной практике иезуитов середины XVII века. Наиболее ранним таким изобретением можно считать зеркальный кабинет Атанасиуса Кирхера, известный также как катоптрический театр или theatrum polydicticum. Это был небольшой ящик, посаженный на пьедестал и облицованный изнутри зеркальными стёклами, которые многократно умножали отражение помещённых в него предметов [9, с. 26]. Опыты продолжились экспериментами с так называемыми анаморфозами — искривлёнными зеркалами, в том числе коническими и цилиндрическими, при помощи которых зрителю предлагалось расшифровать определённый визуальный код: нарочно искажённые изображения в таких зеркалах принимали свой первоначальный вид¹.

Подобные представления должны были наглядно продемонстрировать несовершенство непосредственного восприятия действительности, не поверенного разумом и верой: в катоптрическом кабинете несколько фигурок солдат казались несметной армией, несколько стекляшек — горой бриллиантов, в кривом зеркале — прекрасный образ искажался, а искаженный, напротив, выпрямлялся и т. д. Таким образом, развлечение (наблюдение за увлекательными оптическими иллюзиями) сочеталось с обучением, прежде всего, началам катоптрики и с моральным наставлением. Кирхеру зачастую приписывают изобретение волшебного фонаря — laterna magica², с помощью которого иезуиты демонстрировали прихожанам «ужасы преисподней», точно так же совмещая развлечение с поучением.

В исследовательской литературе редко поднимается вопрос о том, когда и как волшебный фонарь впервые оказался в России. Существует предположение, что он попал сюда в XVIII веке благодаря савоярам или другим бродячим артистам³, однако оно ничем не подтверждено. Первое надежное свидетельство мы обнаружили в летописях Кунсткамеры: в 1721 году Иоганн Даниил Шумахер, библиотекарь Петра I и «надсмотритель Кунсткамеры», приобрел для нее в Лейдене у физика, математика и мастера оптических инструментов Питера ван Мушенбрука «камер-обскуру, луцерну магику⁴ и иные инструменты, которые в иннекции потребны суть» [1, с. 40].

В XVIII веке волшебным фонарем пользовались и странствующие комедианты, и ученые, с его помощью объяснявшие законы физики во время публичных лекций. Последние немало страдали от такого «соседства»: так, аббата Нолле критиковали за то, что за физические эксперименты он якобы выдавал «детскую игрушку и орудие шарлатана». Да и сам Нолле любил начинать с замечания о чрезмерной популярности волшебного фонаря, которое делало его в глазах многих людей посмешищем, поскольку две трети зрителей оптических спектаклей, устроенных с использованием волшебного фонаря, не имели понятия о его устройстве. Так почему бы не просветить эту аудиторию, вопрошал ученый — и переходил к объяснению устройства фонаря и — через него — законов оптики [8, c. 54]. Но от демонстрации «оптических картин» учебного содержания ученые долгое время воздерживались, возможно, остерегаясь излишней близости к балаганным развлечениям.

Мир в капле воды, или проекционные микроскопы в действии

В 1740 году британский ученый Бенджамин Мартин считал, что волшебный фонарь «можно использовать с куда более полезной целью: для увеличения прозрачных субстанций животного и растительного происхождения, таких как крылья мухи, мембраны и т. д. — что я проделывал множество раз — особенно, если они находятся в темной каморе и освещаются солнечными лучами» [8, c. 54]. Он использовал новую версию волшебного фонаря — солнечный микроскоп. Этот прибор позволял проецировать на экран значительно увеличенное изображение любых прозрачных и полупрозрачных препаратов, таких как капля речной воды, блоха или крыло бабочки [4, с. 230]. Этот инструмент перенес внимание ученых лекторов с устройства фонаря на производимые им изображения [8, с. 54]. Солнечный микроскоп в 1739 году был представлен Королевскому обществу Академии наук в Берлине доктором медицины Иоанном Натаниелем Либеркюном, который и считается изобретателем инструмента, хотя некоторое количество похожих устройств было описано до него⁵ [8, c. 54].

В середине XVIII века солнечным микроскопом пользовались российские ученые: «микроскоп солнечный» упомянут среди приборов, которые М. В. Ломоносов предполагал взять из Физического кабинета Академии наук для наглядных опытов в ходе своего курса химии в 1752–1753 годах. В 1756 году в Петербургскую Академию наук был приглашен немецкий ученый Иоганн Эрнст Цейгер, специально интересовавшийся такого рода приборами и печатавший о них статьи и в записках Академии, и в изданиях для широкой публики⁶. Известно, что он использовал солнечный микроскоп для своих лекций [4, c. 191].

Первый солнечный микроскоп представлял собой короткую трубку, на конце которой размещался довольно мощный конденсор — длиннофокусная двояко- или плосковыпуклая линза большого диаметра. На другом конце помещался так называемый простой микроскоп, который выполнял роль проектора. Стекло с прозрачным препаратом вставлялось в щель позади объектива. Конец трубы с конденсором при этом ввинчивался в специальное отверстие в ставне окна. Пучок прямых солнечных лучей проходил через конденсор, препарат и объектив микроскопа и отображался в виде увеличенной проекции аппарата на экране напротив окна, если в комнате было достаточно темно [4, c. 227].

В 1743 году солнечный микроскоп был усовершенствован английским оптиком по имени Джон Кёфф, который предложил добавить в конструкцию плоское зеркало с наружной стороны оконного ставня, регулируемое изнутри комнаты. Меняя угол наклона этого зеркала, оператор мог поймать солнечный свет и направить его внутрь микроскопа в любое время дня [4, c. 228; 9, c. 215]. Еще через несколько лет, в 1750 году на Конференции Академии Наук Леонард Эйлер разработал проект солнечного микроскопа для изучения непрозрачных объектов. Его идея была доработана академиком Францем Эпинусом. Наконец, в середине 1770-х годов первый микроскоп, сконструированный по предложенному им принципу, был выпущен в Лондоне упомянутым выше Бенджамином Мартином. Вслед за ним подобные микроскопы стали выпускать Адамс, Доллон и другие мастера [4, c. 230–232]. Возможно, один из выпущенных ими инструментов был использован лондонским антрепренером Густавиусом Катерфелто (Gustavius Katterfelto), который летом 1782 года, вероятно, впервые использовал солнечный микроскоп для развлечения широкой публики.

Массовый характер такое зрелище приобрело в начале XIX века. В Лондоне во второй половине 1820-х годов открылось сразу несколько заведений с проекционными микроскопами. В заведении Филипа Карпентера, оптика из Бирмингема, было четырнадцать ахроматических микроскопов, которые в течение дня использовали естественный свет, а после захода солнца — газовое освещение, благодаря чему заведение работало без перерывов с одиннадцати часов утра до восьми часов вечера [9, c. 219].

В 1832 году подобное предприятие появилось в Москве, в доме Окулова на Чистых прудах. «Английский колоссальный акроматический солнечный Микроскоп», открытый неким г-ном Беллом, описан в газете «Молва»:
Оставя пышное название, скажем, что он, несмотря на недостаточное помещение: ибо по малости круга на нем, не только паук, но даже комар не может изобразиться; несмотря на то что некоторые насекомые весьма дурно расправлены и поставлены, несмотря на все сие, заслуживает внимание тех, кои не видали никогда Солнечного Микроскопа. Весьма любопытно и назидательно посмотреть на особый мир живых тварей, своею миниатюрностью сокрытых от простых глаз человека! Всего интереснее ложечка речной воды: несколько тысяч водяных насекомых, в огромном размере, в беспрерывной деятельности, кишат перед вашими глазами! Движения некоторых так быстры, что глаз не успевает за ним следовать. Вечная суматоха и вечная война царствует в этом невидимом мире, и все идет по обыкновенным законам: большие глотают малых! Пред всеми отличается водяной красный червь, представляющийся огромным удавом, которого хозяин называет кровавым червем: на этого никто не нападает, а напротив он ужасным своим хоботом вытаскивает из плавающих гнезд, похожих на огромные клочки паутины, разную водяную мелочь, которая в них родится, ими питается и в них прячется, в случае надежды⁷.

Новый виток развития подобные демонстрации получили с изобретением кислородно-водородной горелки, которая стала использоваться в качестве источника искусственного света. Одно из первых заведений с микроскопом такого рода появилось в 1833 году в Stanley’s Rooms на Олд Бонд стрит в Лондоне [6, c. 370]. В 1835 году, подобный микроскоп был открыт для посещения и в Санкт-Петербурге, в доме Косиковского на углу Невского проспекта и Малой Морской улицы. Представление можно было увидеть в любой день недели за исключение воскресенья, днём (с двух до трёх пополудни) и вечером (с шести до семи часов). Первые места стоили по рублю серебром, вторые — по два рубля ассигнациями. Объявление в «Санкт-Петербургских ведомостях», зазывавшее публику посетить «чудесное представление нового в Лондоне изобретённого Гидро-Оксижен Микроскопа», завершалось напоминанием о том, какие научные и моральные цели преследовало подобного рода «приятнейшее и забавнейшее»:
Сей удивительный инструмент единственным совершенством и яркостию света, увеличивает разные естественные предметы в 60.000 до 3.000.000 раз, представляя обыкновенного насекомого величиною с огромного слона, и одну каплю воды покрывающ[ей] 200 квадратных футов и наполненную живыми чудовищами. К сему совершенно новому представлению, которое соединяет приятнейшее и забавнейшее препровождение времени, владетели микроскопа имеют честь пригласить просвещённую публику. Сие представление откроет тьму тайных чудес природы невидимых (без помощи сего изобретения) глазами человеческими. Созерцание сих естественных чудес неминуемо возбудит глубочайшее удивление и величественные мысли о могуществе и премудрости Творца⁸.

Невиданное прежде зрелище вызвало интерес даже у членов императорской семьи: в феврале того же года владельцы солнечного микроскопа сообщили о посещении своего заведения детьми Николая I: Александром (наследником престола), Николаем, Марией, Ольгой и Александрой⁹.

Не позднее марта того же года микроскоп перешел к другому владельцу, а представления прекратились до 10 апреля. Новый хозяин сообщил, что «значительное количество показываемых интересных предметов будет ещё умножено по мере приближения весны разными насекомыми, полипами и бесчисленными маленькими животными», в том числе «глазом мухи с 20.000 блистающими разноцветными фацетами, увеличенным [в] 2.000.000 [раз]». Кроме того, зрители теперь имели возможность «производить посредством оного свои опыты над всеми любопытными предметами растительного и животного царств»¹⁰. Наконец, было увеличено время работы микроскопа: теперь представления проходили с полудня до четырех часов и с шести до девяти вечера, «если соберётся 5 человек и чрез каждые четверть часа». Цена за посещение составляла два рубля (вероятно, ассигнациями). В июне того же года в «Санкт-Петербургских ведомостях» было объявлено о прекращении работы микроскопа на несколько дней и скорой перемене его репертуара, который должны были составить предметы, привезенные из Лондона¹¹. К сожалению, нам неизвестно, удалось ли владельцам микроскопа осуществить эти планы.

Газовый проекционный микроскоп начал демонстрироваться в Санкт-Петербурге в ноябре 1839 года братьями Тинцерами, которые объявили, что он увеличивает предметы в 1.000.000 раз¹². Сеансы начинались в час пополудни и в семь часов вечера в доме графини Строгановой на Невском проспекте, билеты стоили по 50 копеек серебром¹³. Не позднее февраля 1840 года газовый микроскоп переехал в дом г-жи Энгельгардт у Казанского моста¹⁴, где демонстрировался до первых чисел апреля¹⁵. А в январе 1847 года механик К. Кулиш устраивал в Санкт-Петербурге «представления с микроскопом» в доме Яковлева на углу Большой Садовой и Гороховой улиц каждый вечер с семи до половины девятого, вход на которые стоил 50 копеек серебром для взрослых и 25 — для детей.

Хотя авторы объявлений о таких зрелищах не прочь были подбавить в описание готического элемента («большие глотают малых!», как писала «Молва»), эти представления сыграли свою роль в распространении знаний о клеточном строении живых организмов, о существовании бактерий и их опасности для человеческого здоровья, о циркуляции крови и т. д. [9, c. 219]

«Представления в физике наставления». Фантасмагория в ряду естественнонаучных опытов

В 1799 году во Франции физиком бельгийского происхождения Этьеном-Гаспаром Робером, более известным как Робертсон, был зарегистрирован патент на новое устройство, представляющее усовершенствованный волшебный фонарь — фантаскоп [3, c. 134–135]. С 1798 года в заброшенной часовне монастыря Капуцинок в Париже Робертсон устраивал оптические представления с использованием фантакскопа, которые он назвал фантасмагориями,. В темной башне зрителям представлялись оптические картины, изображающие монстров, скелеты и знаменитых мертвецов, таких как Вольтер, Жан-Жак Руссо или Антуан Лоран Лавуазье, хотя чаще всего Робертсон «вызывал» жертв Великой французской революции [3, c. 139]¹⁶. И здесь апелляция к чувствам сострадания и ужаса совмещалась с элементом визуального просвещения (облик великих людей).

Принципиальное новшество фантасмагории заключалось в том, что зритель не видел скрытого за экраном проекционного аппарата (обычный волшебный фонарь находился с той же стороны, что и зритель), который двигался по рельсам, создавая специальный эффект движения проекций. Устройство фантасмагории было подробно описано полвека спустя в «Библиотеке для чтения»:
Вот прозаическое объяснение волшебного представления [фантасмагории]. Перед зрителями протянута широкая, белая и тонкая материя, пропитанная самым чистым воском для прозрачности; на нее падают лучи снаряда, помещенного сзади и невидимого для публики. На этом полотне рисуются предметы точками, потом с постепенною быстротою растут, принимают огромные размеры. Отчего и кажется, что они как будто бросаются на зрителей.

Фантасмагорический снаряд ставится на деревянные колеса, обитые шерстяною материей, чтобы не было шуму. Размер изображений уменьшается или увеличивается приближением или отдалением прибора от холста, а неясность представляемого образа исправляется отдалением или сближением увеличительных стекол фонаря. Эта двойная работа чрезвычайно затруднительна и требует большого искусства. В этом состоит весь труд фантасмагории¹⁷.

Автор отмечает, что Робертсон «фантасмагорию сделал наукою», имея в виду, вероятно, техническую изощренность его представлений. Вместе с тем, эту фразу можно понимать и более буквально: каждое свое представление Робертсон начинал со знакомства зрителей со своим кабинетом опытной физики, а завершал лаконичными сообщениями о том, что истинная цель фантасмагории состоит в борьбе с невежеством и в разоблачении суеверий [3, c. 141–142]. В связи с этим интересно отметить, что к моменту изобретения фантасмагории Робертсон освоил три профессии: священника, живописца и преподавателя физики и оптики [4, c. 135; 9, c. 84], и не исключено, что он считал себя продолжателем Кирхера и других ученых, использовавших в своих лекциях волшебный фонарь [4, c. 142; 9, c. 85].

Вскоре после регистрации Робертсоном патента на фантаскоп, в Париже разразился скандал, известный как «дело о фантасмагории». Один из ассистентов Робертсона попытался присвоить изобретение фантаскопа, и в ходе судебных разбирательств большая часть профессиональных секретов была раскрыта. Фантасмагория распространилась по всему Парижу, а Робертсон решил на время покинуть Францию. В октябре 1802 года он сообщил читателям Journal de Paris об отъезде в Петербург.

В Россию Робертсон ехал по приглашению Академии наук и лично П. Г. Демидова, а также по протекции дипломата графа А. И. Моркова, который рекомендовал его как «ученого аэронафта». В это время в Академии обсуждалась возможность использовать воздушные шары для изучения состава атмосферы, а финансовый успех фантасмагорий позволил Робертсону обратиться к воздухоплаванию и обзавестись собственным воздушным шаром. Помимо шара он взял с собой фантаскоп и физический кабинет. Готовясь к отъезду в Россию, он писал в дневнике: «Познакомить Скифов с феноменами света и электричества было бы чудом прогресса цивилизации!» [4, c. 144–145].

Первое объявление о подписке на пять «представлений в физике наставлений» Робертсона появилось в «Санкт-Петербургских ведомостях» 16 октября 1803 г. Программа включала в себя «весьма любопытные оптические опыты, а также и опыты соединения огня с водою»¹⁸. Абонемент на пять лекций стоил 60 рублей и предполагал возможность бесплатно привести с собой даму. Замечательно, что Робертсон с самого начала рассчитывал на то, что эти представления станут формой совместного проведения досуга мужчинами и женщинами¹⁹. 10 ноября в газете писали о начале представлений «фантасмагорических опытов в явлениях», которые проходили в доме Кусовникова на Невском проспекте несколько дней в неделю, начиная с половины седьмого вечера. Стоимость билетов в зависимости от места составляла от двух до десяти рублей серебром²⁰. Еще через две недели Робертсон объявил о наборе на «курс экспериментальной Физики по новейшей теории» — и в этом же объявлении напомнил о «фантасмагорических опытах», которые проходили по вечерам²¹.

Зимой Робертсон несколько раз выступал в Библиотеке Эрмитажа. Главной поклонницей этих представлений, по его собственным воспоминаниям, была императрица Мария Фёдоровна. Как и прежде в Париже, все представления Роберстона в Петербурге до мая 1804 года предварялись демонстрацией физических и химических опытов и сопровождались короткими лекциями [3, c. 151]. Интересно, что часть публики интересовали именно опыты, а не фантасмагории. Художник Ф. П. Толстой вспоминал:
...увидев физико-математический увеселительный кабинет (до которых я большой охотник) так сильно занимающего петербургскую публику господина Робертсона, недавно приехавшего в нашу столицу, я вздумал устроить подобный кабинет и у себя в мастерской, что и удалось мне устроить с успехом, так что все, видевшие мой кабинет, находили его очень любопытным и интересным [3, c. 145].

В 1805 году, незадолго до своего отъезда из Санкт-Петербурга в Москву, Робертсон продал свой кабинет Академии наук за 70.000 франков. Кабинет поместили в Кунсткамере, но в сыром помещении он быстро пришел в негодность [3, c. 145].

30 августа 1805 года в «Московских ведомостях» появилось объявление Робертсона о желании «нанять 2 или 3 большие залы»²². Однако о первом представлении он объявил в этой же газете лишь в конце декабря того же года²³. Такой разрыв может быть связан с тем, что суеверные москвичи отказывались сдавать ему дома или квартиры, и ему пришлось купить особняк на Мейеровом мосту, потратив на это вдвое больше, чем удалось выручить от продажи физического кабинета. Если верить воспоминаниям Робертсона, основную публику его московских представлений первое время составляли «мужики в тулупах» — слуги и крепостные, хозяева которых решались посетить представления Робертсона лишь после того, как прислуга возвращалась оттуда живой [3, c. 154].

Возможно, именно поэтому в Москве Робертсон поначалу отказался от вывески «фантасмагория» и начал демонстрировать кинетозографию²⁴. Судя по описаниям, для своих кинетозографий Робертсон тоже использовал волшебный фонарь. Однако вместе с названием зрелища поменялось и его содержание: теперь программу составляли виды Лондона, Рима, Петербурга, Ревеля, Праги, Мейсена, Бордо, Лозанны, а также «восхождение солнца, Женевское озеро, остров Св. Елены, звериная ловля, буря и проч.»²⁵. Представления проходили по вечерам, с половины седьмого, в доме Мейера. Плата за вход в зависимости от места составляла один, два или три рубля серебром.

Лишь в марте 1806 года Робертсон впервые объявил в «Московских ведомостях» о фантасмагории, подчеркнув, что «сии привидения, за кои Г. Робертсон во Франции был, как изобретатель, снабден исключительною привилегию, имеют ту цель, чтоб доказать, как далеко должна простираться уверенность наша во всем том, что представляется нашему зрению, слуху, а иначе нашему воображению». Напомним, что эту же цель — доказать ограниченность чувственного восприятия, не поверенного разумом и верой, ставили перед собой иезуиты-катоптрики во главе с Кирхером.

В этом же объявлении он сообщил о выставлении на продажу кинетозографии, состоящей «из 25 подвижных картин, в числе коих находятся: восхождение луны, буря и проч. и снарядов, служащих для Гидравлических экспериментов»²⁶. Тем не менее, кинетозографии Робертсона, наряду с его фантасмагориями и физическими опытами, демонстрировались в Москве вплоть до конца апреля 1807 года²⁷, что явно говорит о том, что московские предприниматели не видели в такого рода зрелищах источника верного барыша. Судя по отсутствию более поздних объявлений в московских «Ведомостях», если покупатель и нашелся, то он приобрел кабинет для частного, а не для публичного использования.

Публика и рынок для такого рода зрелищ в российских столицах сформировались только к середине 1820-х годов. В 1824 году П. П. Свиньин в «Отечественных записках» хвалил «физико-механика» Роспини, который показывал в Петербурге «многие чрезвычайно любопытные опыты, кои произвести можно только с превосходными его инструментами; равномерно и фантасмагория его напоминала нам Робертсонову, до которой еще никто не мог достигнуть»²⁸. Впоследствии Роспини включил демонстрацию фантасмагории и ее истолкование в программу своих публичных курсов физики²⁹, которые действовали в Санкт-Петербурге в 1825–1827 годах.

Именем Робертсона попытался снискать успех у публики и некий Мишо: он именовал себя учеником Робертсона и, как и тот, присвоил себе звание профессора. Вместе с фантасмагорией и кинетозографией он демонстрировал «Физические, Оптические и Гидравлические опыты»³⁰. Другой антрепренер, Гаэтано Маджи, сообщал через афишки о своем намерении демонстрировать публике «Живописно-Живый Театр Света, который был только показываем Робертсоном и мною»³¹, чем вызвал строгое замечание верного поклонника Робертсона Свиньина: «Маджи, сказав, что театр света был только показыван Робертсоном и им, вместо пользы сделал себе вред; ибо после сего потребовали от него гораздо более, а иначе его представления могли бы показаться приятными»³².

Земля на ладони. Астрономические и геологические слайды

В числе последователей Робетсона можно назвать и некоего Карла (Шарля) Руи, который в 1817–1819 годах демонстрировал в Петербурге и Москве уранографию. Робертсон также показывал в Москве «Уранографические опыты, или поучительные и приятные изъяснения небесных феноменов», в ходе которых зрители могли увидеть «движения и настоящий вид Планет точно в таком виде, в каком показываются в Лондоне в Гершелевом телескопе»³³. Однако если Робертсон обращался к уранографии нечасто, то для Руи она стала основным занятием.

Слово «уранография», вероятно, восходит к открытию Уильямом Гершелем в 1781 году Урана, которое повлекло за собой массовое увлечение астрономией. К ней обратились и странствующие демонстраторы волшебных фонарей [7, c. 4], и хотя мы не располагаем сколь-нибудь подробным описанием этих опытов, соблазнительно предположить, что для своих уранографических представлений Робертсон и Руи также использовали проекционные фонари.

На родство уранографии и фантасмагории указывают и некоторые другие обстоятельства. Во-первых, и Руи, и Робертсон демонстрировали и уранографию, и фантасмагорию³⁴. Во-вторых, набор астрономических слайдов, выпушенный в Лондоне в 1820-х годах Филипом Карпентером (владельцем заведения с четырнадцатью солнечными микроскопами), назывался «Астрономический компендиум», а руководство к нему было озаглавлено «Набор диаграмм для улучшенного фантасмагорического фонаря»³⁵ [7, c. 4]. Это был один из первых наборов фонарных слайдов фабричного производства с металлическими ручками-ползунами, которые позволяли поворачивать слайды вокруг своей оси, имитируя движение планет. Не исключено, что за несколько лет до этого подобный механизм использовал и Руи.

В ноябре 1817 года в петербургской газете «Северная почта» хвалили представления Руи за наглядность и ясность демонстрации важнейших законов природы:
Г. Руи, изобретатель Уранографиеческой машины³⁶, о коей Французские Журналы отзывались часто с величайшею похвалою, прибыл недавно в Санкт-Петербург, и уже показывал действия сей машины в присутствии многих знатных особ <...>. Превосходство и простота сей машины, производимые оною действия, легкость, с каковою в несколько минут объясняется ею движение земли и небесных тел, равно как и причины явлений, происходящих от сего движения, ясность доказательств Г. Руи, словом, все возбудило удивление многочисленного ученого общества, коим окружен был сей Профессор³⁷.

В Москве уранографические представления Руи начались не позднее апреля 1818 года. Они проходили на Малой Бронной улице в доме хорошо известного московской благородной публике танцмейстера П. А. Иогеля³⁸: позволим себе увидеть в этом и указание на возможную аудиторию представлений — те же дворянские дети, которых Иогель учил танцам. В ноябре того же года Руи перебрался на Большую Дмитровку в дом князя Щербатова³⁹. Вход стоил пять рублей. Вначале уранография демонстрировалась по утрам⁴⁰, однако очень скоро Руи сделал представления вечерними, что можно интерпретировать как знак смены ориентации зрелища с детской аудитории на взрослую.

В объявлении подчеркивалась связь уранографии с физико-теологической традицией XVIII века: целью науки было не только и не столько познание, сколько доказательство величия Творца и следов божественного замысла в Природе:
необыкновенное представление общей системы мира, заключающее в себе всеобщее движение и явления всех тел небесных, коих гармоническое течение доказывает всемогущество и славу Творца и представляет взору зрелище, достойное внимания и любопытства всех людей, начиная от Монарха и до пастуха⁴¹.

Кроме того, Руи объявил набор на начальный курс астрономии из десяти лекций, «который, при всей своей краткости, заключает в себе все, что Астрономия имеет полезного и приятного». Стоимость подписки на курс составляла 50 рублей. Судя по тому что в начале 1819 года Руи объявил второй набор⁴², у него было достаточно публики. Так как занятия по астрономии проходили по вечерам, то предназначались они для взрослой аудитории. Московские гастроли Руи завершились в апреле того же года демонстрацией «механизма, представляющего сотворение мира, фантасмагорических явлений, прекрасного вида горы Сент-Бернардской, Тамтам, или Китайского инструмента особенного рода, и проч.»⁴³. Из этого перечня хорошо видна основная гамма впечатлений: возвышенные предметы (сотворение мира, горный пейзаж) соседствовали с курьезами. Упоминание тамтама позволяет думать, что визуальные эффекты сопровождались звуковыми.

Сорок лет спустя, в декабре 1857 года, в Петербург приехал немецкий антрепренер А. Роде, который сразу обратился к ректору Санкт-Петербургского университета с просьбой воспользоваться университетской залой «для публичной выставки кругообразных картин⁴⁴, изображающих Историю образования Земного Шара», как писал об этом сам ректор⁴⁵. Тут же поясним, что Роде, судя по всему, никогда не занимался панорамами, а свои представления устраивал с помощью волшебного фонаря.

Роде позволили пользоваться университетскими помещениями до 1 февраля 1858 года с тем условием, чтобы до начала представлений в свою пользу антрепренер выступил с ними перед студентами университета. Кроме того, от генерал-губернатора поступило требование «даваемые в С. Петербурге иностранцем Роде в картинах представления образования земного шара не дозволять в другом городе Империи»⁴⁶. Возможно, генерал-губернатор считал демонстрации такого рода опасными для веры; характерно, однако, что петербургская публика была сочтена достаточно для них просвещенной (или развращенной?)

У нас нет оснований полагать, что Роде не воспользовался предоставленной ему возможностью выступать в университетских помещениях в течение января 1858 года. Но затем его целевая аудитория расширилась: с начала февраля и до конца марта он давал представления в театре-цирке на Театральной площади⁴⁷ — гораздо более «популярной» площадке, чем университет. Представления, которые начинались в половине восьмого или восемь часов вечера, включали в себя до пяти отделений, в числе которых были «история образования земной коры» (в двух отделениях), «астрономические наблюдения», «ландфаштные и архитектурные изображения» и «оптические игры ярких цветов и линий».

Геологическая часть состояла из следующих видов:

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
1) Происхождение твёрдой коры земной по мнению Лапласа (Laplace) в 6-ти картинах. 2) слои серой вакховой формации в 5-ти картинах. 3) Происхождение каменноугольных формаций в 4-х картинах. 4) Пермская формация в 3 картинах. 5) Соляные горы, пёстрый песчаник, раковистый известняк и Кеупер (Kepersandstein) в пяти картинах.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ
1) Продолжение развития земной поверхности посредством морских слоёв Юрской формации в 5-ти картинах. 2) Переход мелевой формации в 5-ти картинах. 3) Древняя тремичная и минитная формации в 7-ми картинах (die alteretertiare und die Braunkohlenformation). 4) Наносная формация в 5-ти картинах. 5) Нынешний мир, человек — последнее произведение творения.

Часть, посвященная «астрономическим наблюдениям» включала следующие виды:
1) Созвездие Большой Медведицы. 2) Солнечная система по понятию Коперника, представляющая орбиты планет вокруг солнца, а также и луны вокруг планет. 3) Величина планет сравнительно с величиною солнца. 4) Годовое обращение земли вокруг солнца, сопровождаемое переменчивою луною. 5) Телескопический вид луны. 6) Кометы и их эллиптические орбиты. 7) Комета 1811 года. 8) Солнце, его пятна и свет⁴⁸.

Программа Роде была довольно типичной для астрономических лекций с волшебным фонарем в Западной Европе и Северной Америке той эпохи. Отчасти она совпадает с теми наборами астрономических слайдов, которые выпускались на рубеже 1840-х и 1850-х годов компаниями «Carpenter and Westley», «Newton and Co.» и т. д. [7, c. 4] Такие лекции обычно начинались с разговора о Земле, причем первой иллюстрацией мог служить видовой слайд (например, вид гавани), за которым следовало изображение глобуса (у Роде вместо этого — «история образования земной коры»). Затем, как правило, демонстрировалось несколько слайдов, иллюстрирующих различные теории мироустройства: схему птолемеевой геоцентрической модели мира, «гео-геоцентрической» системы мира Тихо Браге и, наконец, гелиоцентрической модели Коперника (Роде демонстрировал только последнюю: см. п. 2 его «астрономической» программы). За этим могли следовать слайды, изображающие обращение Земли вокруг Солнца в течение года, движение Луны вокруг Земли и вращение Земли вокруг своей оси (см. п. 4), а также слайд, демонстрирующий размеры планет Солнечной системы по сравнению с солнцем (см. п. 3). Иногда в ходе лекции демонстрировались слайды с изображением солнца и пятен на нем (см. п. 8), солнечного и лунного затмения, фаз луны и комет (см. п. 6, 7).

В ходу были и слайды, изображающие такие крупные созвездия как Большая медведица (см. п. 1) или Орион. Например, «Carpenter and Westley» выпускали парные стеклянные пластины, на одной из которых были изображены самые крупные звезды созвездия, а на второй — мифологическая фигура, имя которой оно получило. Сначала показывали только первый слайд, а затем накладывали на него второй таким образом, чтобы созвездие было «вписано» в контуры фигуры. Наконец, в качестве заключительной картины производители предлагали механический слайд с моделью Солнечной системы, который объяснял расположение и движение планет и их спутников относительно друг друга (англ. Orrery). Каждой планете в этом сложном механизме соответствовало свое редукторное колесо [7, c. 5–7]. И такого слайда у Роде, похоже, не было.

Таким образом, мы можем заключить с большой долей уверенности, что Роде использовал для своих преставлений астрономические слайды фабричного производства, которые он мог приобрести в Европе набором или по отдельности или же, что менее вероятно, изготовить свои слайды по их образцу (к вопросу о природе геологических слайдов, которые составляли основную часть репертуара Роде, мы надеемся вернуться в наших дальнейших исследованиях). Однако для петербургской публики его представления были в новинку, о чем свидетельствует отзыв К. А. Тимирязева в статье «Развитие естествознания в России в эпоху 1860-х годов»:
О том, какою новизною являлись геологические учения, можно было судить по тому глубокому впечатлению, которое произвели в конце пятидесятых годов в Петербурге (в императорском цирке, ныне Мариинском театре) представления заезжего немецкого антрепренера, знакомившего публику при помощи волшебного фонаря и очень недурных картин, но довольно плохого текста, с Лапласовой теорией и последовательным геологическим развитием земли. Едва ли не в первый раз русская широкая публика заговорила о юрском море, о лесах каменноугольной формации, об ихтиозаврах и плезиозаврах, причем не обходилось и без неодобрительно покачивавших головою и недоумевавших — «куда же делась духовная цензура?» [5, c. 47].

Примечательно, что в том же году, когда Роде посетил Петербург, в зале петербургского Пассажа «Торговым Домом Струговщикова, Пахитонова и Вэдова» была организована серия публичных лекций с волшебным фонарем. Этот «изящный специально отстроенный зал» был, по словам Тимирязева, «вероятно, первым вполне приспособленным к чтению лекций с необходимой обстановкой для опытов и демонстраций при помощи волшебного фонаря». Позднее «Торговый дом» был переименован в Товарищество «Общественная польза», которое занималось изданием книг «для детей и народа».

Любопытным представляется и упоминание о представлениях другого немецкого антрепренера в статье Н. В. Шелгунова «Основы рационального воспитания» (1871). Автор предложил использовать волшебный фонарь в образовательных целях — и в качестве примера того, как этого делать не стоит, привел случай, произошедший с неудачливым немцем в России. Для истолкования «световых картин» иностранец нанял чтеца, который не справился со своей задачей и тем самым свел просветительский потенциал лекций к минимуму:
В прошедшую зиму, напр., разъезжал по России с волшебным фонарем какой-то немец. Немец показывал астрономические картины, объяснял движение планет, показывал путешествие к северному полюсу Мекклинтона, виды живописных местностей и здании, комическая сцены и т. д. Публика оставалась очень довольна и взрослые чуть ли не больше детей. <...> Тот немец <...> для объяснения брал чтеца. Чтец стоял за полотном, и зачастую случалось, что ошибившись в номере, читал не то. Напр., на полотне являлись земля и луна, а он читает о Марсе; часто ошибался, перевирал слова, читал канцелярским приемом, точно он сверяет казенную бумагу и вообще напоминал чревовещателя. Изображения на полотне были превосходны, картины безукоризненны и вообще немец владел механизмом в совершенстве. Но по милости приказного, которого он нанял читать, изображения потеряли свое образовательное значение и приняли характер чисто увеселительный. Нет, не так следует показывать китайские тени! За это дело должны браться не фокусники, а педагоги⁴⁹.

С начала 1860-х годов педагоги старались не отставать от иностранных антрепренеров: разъяснение устройства волшебного фонаря, солнечного микроскопа, камеры-обскуры, райка и т. д. включалось в программы курсов физики⁵⁰. В это же время выпускались книжки для детей, которые объясняли принцип устройства оптических игрушек и содержали руководство к самостоятельному проведению некоторых оптических опытов дома⁵¹. О планах использовать волшебный фонарь для просвещения народа свидетельствует отрывок из воспоминаний в журнале «Современник»:
На днях я познакомился с одним весьма оригинальным господином. Он лет двадцать тому назад окончил курс в петербургском университете, горячо любит естественные науки и интересуется ими доселе, насколько ему дозволяет время, свободное от службы. Мой новый знакомый порядочно рисует и занимается фотографией. Вот уже несколько лет, как он хлопочет о применении волшебного фонаря и туманных картин⁵² к популярному обучению. У него своя мастерская, в которой он усердно трудится над усовершенствованием волшебного фонаря в интересе преподавания. Разговорившись со мною об этом предмете, любитель туманных картин сообщил мне, что у него уже сделана большая коллекция рисунков по разным отраслям естествознания. Особенно он остался доволен геологическими рисунками, которые приглашал посмотреть⁵³.

Вскоре автор получил от «ученого энтузиаста» приглашение на вечер, который тот устраивал у себя, намереваясь «объяснить главнейшие выводы геологической науки для ближайших своих знакомых, которые его о том не раз просили». Автор принял приглашение и затем подробно описал этот вечер. Гости собрались около семи часов вечера и провели час за приятной беседой, после чего просили хозяина «начать обещанное геологическое представление с надлежащим объяснением»:
Хозяин пригласил нас в залу, где прямо против одной из продольных стен белого цвета установлен был должным образом волшебный фонарь значительного размера. За аппаратом, в некотором расстоянии, стояли в два ряда стулья, на которые мы и уселись. Немедленно был зажжен водородный газ; свечи, как следует, вынесли. Мы очутились в таинственном полумраке. Через несколько минут открылось перед нами в малом размере любопытное зрелище миротворения. На белой плоской стене, одни картины сменялись другими; хозяин в нескольких словах толковал их значение. Таким образом для нас становился понятен ход развития вселенной вообще и нашей планеты в особенности. Мы хранили глубокое молчание; смотрели во все глаза и внимательно слушали⁵⁴.

Далее автор подробно пересказывает содержание оптического спектакля, который рассказывал обо всех основных этапах геологического преобразования земного шара, как это делал и Роде (возможно, именно он вдохновил ученого энтузиаста на такую форму массового досуга). После завершения сеанса гости поблагодарили хозяина аплодисментами и выкриками «Браво!», «в шутку поздравляли друг друга со спасением жизни»⁵⁵ и принялись обсуждать увиденное. Разговор перешел к политике, а затем снова вернулся к предмету оптических представлений:
Рассуждали о важности пластического наглядного метода в приложении к преподаванию.
— Волшебный фонарь с его туманными картинами отличное пособие при изложении всякой естественной науки, говорил живописец, — хорошо бы его приложить и к объяснению истории искусств, архитектуры, скульптуры, живописи.
— Его с успехом можно бы приспособить к преподаванию механики и технологии, молвил студент.
—Также к преподаванию землеведения, перебил учитель географии.
— И к изложению истории в ее археологической части, при объяснении древних построек, мебели, утвари, экипажей, костюма и пр. — прибавил учитель истории.
— К преподаванию сравнительной географии легко бы приспособить кругосветную панораму, диораму и стереоскоп, заметил живописец. Стереоскоп особенно удобен по причине своего небольшого размера и дешевизны: географические стереоскопы следовало бы завести во всех школах. Не трудно бы попытаться применить к популярному преподаванию и транспарант: его можно бы сделать, для большего удобства, подвижным.
— Очень счастливая мысль, сказал кто-то⁵⁶.

Заметим, насколько зыбкой оказывается в этом описании граница между поучением и развлечением: научная лекция вызывает аплодисменты и крики «браво», гораздо более уместные в оперном театре, а эффект грандиозных картин сотворения мира так велик, что впечатление от лекции разряжается шутливыми поздравлениями по поводу спасения жизни.

Примечания

1. Этот механизм был известен и ранее: с конца XV — начала XVI века.
2. Другим претендентом на это изобретение является нидерландский ученый Христиан Гюйгенс [8, c. 43–49].
3. Ср., например: Wells D. K. The Magic Lantern in Russia // The Magic Lantern Gazette. 2009. Vol. 21. No 1. P. 4.
4. Курсив мой — А. Н.
5. Например, Йохан Зан (Johann Zahn) в своей работе Oculus Artificialis Teledioptricus (1685–1686) предложил использовать в качестве слайдов для фонаря препараты (насекомых, образцы растений и т.д.), зажатые между двумя стеклами [9, c. 297].
6. См.: Zeiher J. E. Descriptio duplicis microscopii solaris apparatus objectis opacis adaptati // Novi Commentarii Academiae Scientiarum Imperialis Petropolitanae. 1764. T. 10. P. 18; Цейгер И. Е. Описание особой камеры обскуры и полемоскопа, которые в карете употребляемы быть могут // Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие. 1757. № 5. С. 462–469.
7. [О солнечном микроскопе] // Молва. 1832. 17 июня. № 49. C. 196.
8. Санкт-Петербургские ведомости. 1835. 8 января. № 6. С 47. Курсив мой. — А. Н.
9. Санкт-Петербургские ведомости. 1835. 28 февраля. № 48. [в прил.] Также отметим, что в «Плане учения», составленном В. А. Жуковским в 1826 году для наследника, в программе для второго класса упомянуто «соединение самых игр с некоторою учебною целию» с пояснением: «Волшебный фонарь. Фантасмагория. Косморама» — Жуковский В. А. Подробный план учения <...> // Русская старина. 1880. Т. 27. № 2. С. 238.
10. Санкт-Петербургские ведомости. 1835. 13 апреля. № 81. [в прил.]
11. Санкт-Петербургские ведомости. 1835. 1 июня. № 121. С. 1273; 6 июня (№ 125). С. 1318.
12. Санкт-Петербургские ведомости. 1839. 30 ноября. № 274. С. 2376.
13. Санкт-Петербургские ведомости. 1839. 23 декабря. № 293. С. 2581; 29 декабря (№ 295). С. 2599.
14. Санкт-Петербургские ведомости. 1840. 29 февраля. № 47. С. 459.
15. Санкт-Петербургские ведомости. 1840. 31 марта. № 73. С. 745.
16. Еще в 1792 году Поль Филидор (Paul Philidor) устраивал в Париже демонстрации оптических призраков, которые он называл фантасмагориями. В ходе этих представлений он вызывал к жизни и французских революционеров (Робеспьера, Дантона, Марата). С началом Террора, антрепренер покинул Францию и отправился в Лондон, где продолжил представления под именем де Филипстела. Его phantasmagories Робертсоном были переименованы в fantasmagories [9, c. 84–85, 301].
17. Записки колдуна // Библиотека для чтения. 1852. Т. 113. № 6. Отд. 7. C. 123.
18. Санкт-Петербургские ведомости. 1803. 12 октября. № 83. С. 2717, 2719.
19. Санкт-Петербургские ведомости. 1803. 27 октября. № 86. С. 3101. Офицер-поэт С. Н. Марин писал графу М. С. Воронцову: «Известный Робертсон приехал к нам и взял на себя труд за 60 рублей в пять сеансов учить людей чудесам; вчерась был я там с чужим билетом и видел фонтаны, ибо вчерась говорил он о воде; фонтаны нам и большие известны, а он приехал с маленькими. Мне очень было досадно, что он думает быть в Лапландии и утешает нас штучками с булевару; но мы сами виноваты: всякий, имеющий чужеземную фамилию, может делать из нас что хочет. Я кланяюсь г-ну Робертсону, и нога моя у него не будет» [2, c. 294; 3, c. 145].
20. Санкт-Петербургские ведомости. 1803. 10 ноября. № 90. С. 2995.
21. Санкт-Петербургские ведомости. 1803. 24 ноября. № 94. С. 3026.
22. Московские ведомости. 1805. 30 августа. № 69. С. 1085.
23. Московские ведомости. 1805. 23 декабря. № 102. С. 2485.
24. См.: Московские ведомости. 1806. 3 января. № 1. С. 9; 20 января. № 6. С. 96; 31 января. № 9. С. 164; 17 февраля. № 14. С. 267 и позднее.
25. Московские ведомости. 1806. 31 января. № 9. С. 164.
26. Московские ведомости. 1806. 4 марта. № 19. С. 401.
27. Московские ведомости. 1807. 20 апреля. № 32. С. 723.
28. [Свиньин П.] Письмо издателя Отечественных записок в Казань, от 4-го апреля — о разных с. петербургских новостях // Отечественные записки. 1824. Т. 18. № 28. С. 141.
29. [О физических курсах Роспини] Северная пчела. 1826. 26 января. № 11. С. 2–3.
30. См. афиши его представлений в архиве Дирекции императорских театров (РГИА. Ф. 497. Оп. 4. Д. 3019. Л. 305, 311, 316), а также объявления о них в «Санкт-Петербургских ведомостях» с октября 1831 года по март 1833-го.
31. С. 1828. 23 марта. № 94. [в прил.]
32. [Свиньин П.] П. С. Увеселения // Отечественные записки. 1827. Т. 32. № 92. С. 513–514.
33. Московские ведомости. 1807. 23 января. № 7. С. 142–143.
34. Московские ведомости. 1818. 21 декабря. № 102. С. 2823 и позднее.
35. Англ. «A Compendium of Astronomy» и «A Series of Diagrams exhibited by the improved Phantasmagoria Lantern».
36. Конечно, изобретение «уранографической машины» принадлежало не Руи. Однако присваивать изобретение технического приспособления, которое антрепренер использовал в своих выступлениях, в это время было обычным делом.
37. [Об уранографии] // Северная почта. 1817. 17 ноября. № 92. [Б. с.]
38. Московские ведомости. 1818. 27 апреля. № 34. [в прил.]
39. Московские ведомости. 1818. 16 ноября. № 92. [в прил.]
40. Московские ведомости. 1818. 27 апреля. № 34. [в прил.]
41. Московские ведомости. 1818. 15 мая. № 39. [в прил.]
42. Московские ведомости. 1819. 18 января. № 6. [в прил.]
43. Московские ведомости. 1819. 29 марта. № 26. [в прил.]; 19 апреля. № 32. [в прил.]; 26 апреля. № 34. [в прил.]
44. Имеются в виду панорамы.
45. ЦГИА. Ф. 139. Оп. 1. Ед. хр. 5855. Л. 1. [Письмо ректора Санкт-Петербургского университета к попечителю учебного округа от 23 декабря 1857 года]
46. Там же. Л. 5. [Письмо министра народного просвещения к попечителю учебного округа от 29 марта 1858 года]
47. См. афиши его представлений в архиве Дирекции императорских театров: РГИА. Ф. 497. Оп. 4. Д. 3019. Л. 205, 210, 234, 249, 258 и далее. Первая афиша сообщает о представлении 9 февраля, последняя (Л. 488) — о спектаклях 28 и 29 марта 1858 года.
48. Там же. Л. 342.
49. Шелгунов Н. В. Основы рационального воспитания <...> // Дело. 1871. Т. 5. № 8. Отд. 9. С. 9–10.
50. См., например, учебную программу курса физики для 7-го класса женской гимназии: Правительственные распоряжения // Журнал Министерства народного просвещения. 1874. Т. 175. С. 149, или методические рекомендации для преподавателей физики: Элементарная физика по Крюгеру // Учитель. 1862. № 19. С. 977–980, а также: Списки сочинений и учебных пособий для первоначального обзаведения гимназии и прогимназии в городе N // Журнал министерства народного просвещения. 1862. Т. 115. № 7. Отд. 4. С. 93.
51. Например: Трескин А. Подарок детям на все дни года. СПб.: Тип. Н. Н. Михайлова, 1869.
52. Туманными картинами, или феникс-картинами (англ. dissolving views) в середине XIX века называли оптические проекции, полученные с использованием усовершенствованного волшебного фонаря с двумя объективами — полиорамы. Конструкция полиорамы позволяла закрывать диафрагму одного объектива, одновременно открывая вторую. Таким образом одна оптическая проекция на экране «превращалась» в другую.
53. Отрывки из посмертных записок // Современник. 1860. Т. 92. № 3. С. 265
54. Там же. С. 265.
55. Там же. С. 269.
56. Там же. С. 274.

Список литературы

1. Летопись Кунсткамеры. 1714–1836. СПб: МАЭ РАН, 2014. 738 с.
2. Марин С. Н. Полное собрание сочинений. М.: Образцовая тип. ЛПТ в Риге, 1948. 575 с.
3. Смолярова Т. Зримая лирика. Державин. М.: НЛО, 2011. 608 с.
4. Соболь С. Л. История микроскопа и микроскопических исследований в России в XVIII веке. М.; Л.: АН СССР, 1949. 607 с.
5. Тимирязев К. А. Развитие естествознания в России в эпоху 60-х годов. М.: А. и И. Гранат и К°, 1920. 58 с.
6. ltick R. D. The Shows of London: [A panoramic history of exhibitions, 1600-1862]. Cambridge, MA; London: Belknap press of Harvard university press, 1978. 553 p.
7. Butterworth M. Astronomical Lantern Slides // The Magic Lantern Gazette. 2007. Vol. 19. No 2. P. 3–13.
8. Hankins T. L.; Silverman R. J. Instruments and the imagination. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1995. 337 p.
9. Stafford B. M.; Terpak F. Devices of Wonder: from the World in a Box to Images on a Screen. Los Angeles, CA: Getty Research Institute, 2001.