2014 № 3 (12)

ISSN 2226-0072

Акция «Забороустрашение» в рамках персональной выставки Валерия Савчука «Радикальная мысль тела» (куратор Татьяна Корнеева) в творческом центре «Борей-Арт» (26.04–05.05.2014).

Исследовать художественные проекты Валерия Савчука – все равно, что открыть дверь в мир дерзких и бескомпромиссных, а порой самоироничных и насмешливых концептов, ведущих к короткому замыканию мысли и оптическим перверсиям очевидного.

Невольная критическая бдительность требует погрузиться в ретроспективу творческой жизни художника, запечатленной в предъявлении зрителю процесса создания акций, перформансов, лозунгов, инсталляций; остановиться и физически ощутить дыхание времени. На выставке «Радикальная мысль тела» представлены виртуальное кладбище «Новые Литераторские мостки», проекты памятников «Ангел Достоевский», «Говорящие сфинксы», «Заяц Первый», перформанс «Укрой Другого», изобретение «Часы настоящего времени», лозунг «Художник, помни, что был постмодернизм». И конечно же акция «Забороустрашение».

Взгляд опытного зрителя, читающего за образами другие образы, неожиданно упирается в пространстве галереи в высокий деревянный забор, с почерневшей от времени шероховатой поверхностью досок, на которой местами зеленью проступает плесень. Иной раз плесень отливает серебром, что, между прочим, указывает на неустранимую смысловую двойственность забора. Забор тянет потрогать – наверное, потому настоящее «видение мыслиться и испытывается со всей остротой лишь в опыте осязания» (Ж. Диди-Юберман). Его возвышение неимоверно. В отечественном контексте он многозначительно препятствует, поднимая затаенную злобу, он требует остановки, а это одно из значений рефлексии. Забор – чистая форма преткновения. Да, семантико-эстетическое наполнение видится только «насмотренной» публике, а простому зрителю нужен сюжет, который сопровождает визуальный ряд и дает ключи к пониманию. Встает необходимый вопрос кураторства: в какой мере художник подчинился куратору и согласился ли с его интерпретацией?

Выставка Савчука декларируется как кураторский проект, а заканчивается высказыванием художника.

Куратор, предваряя выставку концептом, иллюстрирует его художественным высказыванием, а художник использует «патернализм всезнающего» куратора, ограждающего его от легковесного прочтения его инсталляций и объектов, для обретения новых ступеней свободы. Куратор, выступая, создает среду интерпретации, задает контекст высказываний, выступает от имени инстанции, он создает со-бытие. Куратор – доносчик, он посредством художника доносит время. И вся сила доноса заключается не в том, чтобы ответы на все вопросы предъявить в разжеванном виде зрителю, а в том, чтобы предъявить ему именно те вопросы, в которых они могли бы принять участие в их решении. Или, если зрителю это неинтересно, не принимать участие. Куратор выдает самые горячие стратегии борьбы с разоблачением способа кодирования и добивается этого с помощью реализации акций, проектов и других форм художественных структур реальности. Можно сказать, что куратор массмедиизируя художника, создает из него новый проект. Новый и, возможно, не тот, что подразумевался художником? По сути, работы художника изначально сомнительны в качестве текста-произведения. Такова интенция человека андеграунда, которому для перехода в мир нужен мост, дающий возможность диалога со зрителем. Возможно, современная история искусства рождается именно по законам такого диалога – художника и куратора, где роли могут неожиданным образом меняться.

Груба и коварна сама реальность, которая внутри себя не может различить свою банальность. Кажется, подойти к забору и спроси: для чего? о чем? в какой традиции? в чем состояла суть акции «Забороустрашение»?

Попасть врасплох, спонтанно вовлечься в действие, в зону провокации, проделать свободный жест, возможно, с привкусом легкого недоумения («зачем я это делаю?»), взывать к раскрепощенности сознания, дать свободу движению завершить жест, сиюминутным движением руки, тела – попасть в со-творчество и художника, и куратора, где все равны. При всей радикальности жеста Савчук наследует, как отечественную традицию «Окон РОСТА», работу с материалом Эль Лисицкого и архитектоны Малевича. Еще есть аллюзии на знаменитый «контр-рельеф» Татлина из железа, дерева и веревки, а также на современного художника Валерия Лукку, который приклеивал старую туалетную дверь, доски и рейки на холст. Кроме того, Савчук ведет напряженный внутренний диалог с художниками-минималистами Дональдом Джадда, Тони Смитом, Робертом Моррисом, размышлявшими о своих минималистических объектах как о скульптуре.

В эпоху медиального переворота принят тезис: все есть медиа, будь это: труп, женщина, площадь, переулок (М. Мамардашвили), паровоз, дорога, лягушка, забор или телеграф. Медиа являют мир в его данности. Забор несет в (и что здесь едино – на) себе глубокий экзистенциальный пласт, это также посредник, отсылающий нас к чему-то другому. Забор нельзя пересечь, к нему нельзя приближаться, он как высшая санкция, сакральность, забор – это медиа, но «он не столько являет мир, сколько закрывает горизонт видимого» [1, с. 149].

Порядок мира определяется рядом оград, определений и разграничений, где забор – как барьер, отделяющий людей, отрезающий им путь к раскрытию горизонта, ограничивающий их возможность передвигаться через границы. Забор – обрамляет и охраняет место, воспроизводя – город. Город, как крепость и замок, замыкающий и удерживающий в себе пространство, как «ловушка» безопасности, «где внутреннее “Я” вывернуто наизнанку, где оно свидетельствует не о своей силе, но о слабости» [1, с. 149]. Дело в том, что забор исполняет стратегическую функцию власти: овладевает периметром пространства, заключает и удерживает подобно стенам тюрьмы. Такой властвующий забор пытается прикрепить людей к земле, создавая культуру затвердевания и закрепощения. Тем самым забор тотально репрезентирует себя и одновременно дарует защищенность в себе, сочетая несочетаемое — город и тюрьму.

Город-крепость с выстроенным забором-стеной непосредственно несет собой функцию внешней безопасности, для того чтобы внутри формировалось и поддерживалось сообщество, как сословная структура общества, тем самым обеспечивая иерархию пространств и людей. Также забор диктует свою дисциплинирующую конституцию с целью порядка въезда и выезда (для этого нужны соответствующие документы). И внешняя безопасность города, родившегося как оборонительный проект, тем самым основанный на заборах, несет в себе назначение отражать набеги.

Но таковыми функции забора города-крепости лишь кажутся на первый взгляд. Забор по своей сути ненадежен, он не обеспечивает физической сохранности, его функция обороны и власти – лишь внешняя. Основная цель стены города – это сообщение с находящимися вовне его (города), то есть для того, чтобы пропускать потоки людей, ученых, поэтов, караваны купцов с товарами через город. Ведь когда иссякает поток приходящих, город деградирует, его торговля запускается, а религия и политика вырождаются, тем самым за ненадобностью рушится ограда города, и о нем забывают.

Стены ограды города дают ему не только безопасность, власть и возможность распоряжаться внутренним пространством, но и вынуждают город, церкви, соборы, ратуши расти вверх; они туго стягивают «пояс» города и вся масса его поднимается вверх, так и коллективное тело предпринимает усилия двигаться в вертикальном направлении – в искусстве, науке, медитации, архитектуре. Иными словами, границы, проведенные на геополитическом теле, не столько разделяют природу и культуру, сколько вносят в нее момент отличия, допустим, становятся отличимы дороги от полей и лесов, свое от чужого, единство от вражды. Функция забора, его демаркации связана c процессом деконструкции в культуре. Если забор рассматривать как «письмо», как сообщение, то, разрезая жизненное пространство, подобно ножницам, кроящим ткань, он формирует куски, территории, переозначивая свое и чужое, публичное и частное, отрытое и закрытое пространство. Дам слово автору: «Стены и заборы могут быть прочитаны как шрамы на теле Земли», а ведь шрамы и раны культуре наносит не только плуг и экскаватор, но и техника деконструкции.

Один из известнейших заборов, несущий самый мощный семантический пласт, – это Берлинская стена, как главный сакральный забор, за преодоление которого грозила смерть, потому что он являлся экзистенциальной границей между добром и злом – бегущий изнутри ГДР ставил под сомнение социалистический рай. Находясь в границах, поддерживая всеми принятые табу и правила, коллективное тело ограничивается перспективой одного равного для всех права, что несет за собой акт жертвоприношения человека обществу, таков крой первичной культурной формы. Забор – род собранности разнообразных сил, он место схождения зла и добра, это застывшее мгновение схода тектонических сил человеческих притязаний, стразов, враждебных сил, он же форма раны, которую наносит Земле и себе человек, способ жертвоприношения свободного перемещения. Забор – зона сакрального, столь же возвышенная, сколь кровавая и неприглядная.

Но этим далеко не ограничиваются функции забора. Он не только ограничивает, разделяет, но и сообщает, он сам есть средство коммуникации; самые затаенные желания, самый искренний протест, проклятия и хула анонимно пишутся именно на нем. Строгий запрет писать на заборе, клеить объявления, рисовать — все равно сотрут, закрасят краской либо запись смоется дождем – облекается ныне в новую формулу: хочешь писать – пиши, как настоящий граффитист. В противном случае написанным словам обязательно не дадут существовать. Заборный палимпсест – особая, далеко не изученная тема. Таким образом, можно говорить о заборе, как о самоочищающейся стене, выступая при этом экраном, на котором видны проблемы настоящего времени. Интересно, что анонимное сообщение пишется как бы в никуда, а отправитель не имеет четко обозначенного адресата, возможно, конечно, сообщение отсылается к «миру», но вероятность ответа очевидно мала. В этом и скрыта его сакральность, где «забор – как дверь, которая заперта общеизвестностью того, что за ней: “в начале было слово”». И надо против всей общеизвестности и общепонятности этого тождества все-таки пытаться к нему пробиться, стучаться в него, искать щель. Поэтому проект «Забороустрашение» – это в первую очередь метафизический жест, в котором присутствует отчаяние: для любого вопроса, обращенного к вечности, нет ответа.

Безотчетный призрак, актуализирующийся в неотвратимом изменении среды обитания, бессознательно преследует нас. Наше стремление к удобству и комфорту, к открытости и прозрачности требует кровавой жертвы вырезанного пространства, пространства принесенного в жертву природе: в виде заповедников и заказников, в виде зон частного приватного пространства — все это вполне внятно выражается в концептуальном высказывании автора. Художника трудно застать врасплох, поскольку он всегда подставлен миру, его острым углам, его весомым вторжениям образов и его же нескончаемым мутациям. Мыслитель часто не поспевает за темпами трансформации во всех сферах жизни: эстетики, коммуникации, способов самоидентификации и сборки коллективного тела. Подавленное и испуганное перманентными сенсациями человечество прячется за высокими заборами предубеждений, в сети понятных категорий, лелея надежду на предустановленную гармонию, Савчук соединяет представления и новообразования; он забирает в свой эстетический мир зрителя, его страхи и откровения, предоставляя ему знакомое и безопасное место жизни. Болезнь забороустрашения окружающих вызвана недоверием к окружающим людям, пренебрежением к своему топосу, к власти и стране. Высота забора – признак беззащитности. И суть жеста акции «Забороустрашение» – именно в том, чтобы преступить порог недоверия друг к другу, обнаружить потенциал забора как со-общения, коммуникации, единения людей. Участники акции обнаруживают в себе порыв к единению, желание соединить стремления и усилия изменить ближний мир к лучшему, увидеть в заборе свое «отражение», увидеть Другого, которого он то ли боится, то ли не хочет замечать.

«Забороустрашение» Валерия Савчука отрывает общность коллективного и безопасного пространства средневекового Города, пространства, которое мы потеряли, о котором мы бессознательно чаем, ради которого хочется «перемахнуть» через забор в целительную общность единочувствующих, празднующих и единомыслящих. Возможно, потому, что мы забыли о временности любых заборов, о том, что у нас мало времени для жизни, и не стоит ее тратить на возведение преград и препятствий. Ведь за забором не только свое пространство, но и ограниченное пространство узилища. На свободе – по ту сторону ограничения – из-за безграничности и вседозволенности ощутима потребность в дисциплине, каноне, традиции и самоограничении. Диалектика забора-отбора-преграды-сообщения-открытости – налицо. Художник побуждает задуматься о скоротечности не только времени, но и утраты пространства, о том, что, убегая вдаль, оно оставляет непрожитые и необжитые углы нашего все еще необъятного топоса, не давая нам времени на вражду. За забором – простор будущего, здесь же – хранилище прошлого. Оба они не могут друг без друга, как разочарование не может существовать без надежды.

Список литературы

1. Савчук В.В. Медиафилософия. Приступ реальности. СПб., 2013.