2012 № 2 (3)

«...провидению препоручаю я вас, дети мои, и заклинаю:
остерегайтесь выходить на болото в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно».

А. Конан-Дойл, «Собака Баскервилей» [1, с.. 22].

Современный мир полон нестабильности и отличается очень высокой степенью неопределенности. Человечество стремительно разрушает институты, долгое время считавшиеся незыблемыми, такие, как государство, нация, семья, гендерная идентификация. Увеличивающийся информационный поток ставит перед человеком множество новых проблем, не указывая ни путей их решения, ни легальных способов снять возникающую фрустрацию. Можно сказать, что неразрешенные информационные противоречия порождают в общественном сознании целый комплекс новых, ранее не существовавших страхов. Укажу лишь на некоторые:
– страх глобальной катастрофы; 
– биологически обусловленный страх перед больными и мёртвыми, усиленный благодаря практике тщательной изоляции смерти от живых;
– страх микробов, эпидемий, радиации, «химии», генетически модифицированных организмов, то есть страх вторжения в тело;
– зависимость индивида от инфраструктуры цивилизации, отсутствие контроля над своей жизнью, страх государственного насилия.

Одно лишь перечисление этих страхов может отнять значительное время, причем не следует забывать, что старые страхи, сопровождающие человечество всю его историю, никуда не делись.

Все эти страхи – и старые, и новые, – сразу же подхватывает, запечатлевает и транслирует кинематограф – один из тех видов искусства, которые наиболее чутко и быстро реагируют на изменения в общественных настроениях и чаяниях.

C самого начала существования кинематографа в нем всегда был широко представлен жанр фильмов ужаса. «Люди ходят в кино по трём причинам: хотят посмеяться, поплакать и попугать себя. И делать фильмы нужно только для того, чтобы смешить, пугать или заставлять плакать», — сказал Уильям Фридкин, режиссер одного из самых страшных фильмов в истории кинематографа «Экзорцист» (1973) [3, с. 272]. Но почему же для зрителя так притягателен страх, изображаемый на экране? Скорее всего, тому есть множество причин.

Страх – одна из самых сильных эмоций, которые вообще способен испытать человек, и, безусловно, одна из самых значимых. Вспомним высказывание Томаса Гоббса: «Я и мой страх – близнецы-братья» [2, с. 418]. Изучению феномена страха посвящено множество исследований в самых разных областях человеческого знания, от античности до современных авторов. В известном смысле можно сказать, что вся история человечества построена на стремлении освободиться от пут страха, обрести безопасность. Во всех культурах мы видим четко сформированный культ бесстрашия, во всех эпосах мы видим воспевание отваги, что позволяет говорить о стремлении к победе над всегда присутствующим в сознании страхом чего-либо, как об одной из базисных ценностей человеческой природы вне зависимости от культурной или национальной принадлежности.

Катастрофа сама по себе – личная или глобальная – также неизменно притягательна для человека. Можно сказать, что катастрофа – это проявление особого вида возвышенного, своего рода имитация акта творения в обратном и ускоренном порядке. Созерцание катастрофы вызывает у человека иллюзию причастности к драматическим актам высшего порядка, возможности соучастия или соприсутствия в антитворчестве, возможности сопоставить себя с Богом. Изображение глобального бедствия выигрышно, зрелищно и кинематографично, и на него всегда будет спрос, примером чему служат его бесчисленные воплощения в мировом кинематографе: от одного из первых фильмов в истории – «Казнь Марии Шотландской» (1895), снятого еще Эдисоном для своего кинетографа, до самых последних голливудских блокбастеров, да и рейтинги телепередач криминального характера говорят сами за себя.

Отдельной и очень интересной темой в современной культуре является многообразие изображения одержимости злыми силами, представленное во всех вариантах. Стоит отметить, что снятие подсознательного «табу» на прямое изображение инфернальных сущностей по времени примерно совпадает со становлением кинематографа как вида искусства, и вопрос, насколько одно вытекает из другого, вполне обсуждаем, хотя и не лежит на поверхности. Извечная неизвестность будущего человека: «Господи, как мне умирать будет?», точно сформулированная Серафимом Саровским [4], умноженная сегодня на глобальную неопределённость и неукоснительно внедряемый исподволь атеизм, ведет к тому, что человек пытается незаконными способами выглянуть за грань Бытия. Встреча с Богом становится невозможной для современного «прагматичного», а скорее, душевно ленивого обывателя. Он выбирает путь «с другой стороны», и тогда на киноэкран выходят тысячи одержимых бесами грешников, искусственно созданных чудовищ или таких же обывателей, по своей или чужой воле восставших из мертвых, и все только для того, чтобы доступными этому обывателю средствами представить или хотя бы попробовать помыслить – а что же там, «на том берегу?»

И эти чудовища, живущие внутри прямоугольника киноэкрана, вторгаются к нам преимущественно по ночам. Почему именно ночное время так манит к себе создателей и потребителей всевозможных страшилок?

Отметим сначала абсурдную версию, которая, тем не менее, раз за разом всплывает в разговорах со среднестатистическим потребителем кинопродукции. В темноте чисто технически намного легче изобразить что-то несуществующее, неизобразимое или невозможное. Недостаток освещения поможет компенсировать как недостоверность литров пролитой бутафорской крови, так и огрехи компьютерного просчета спецэффектов. Если рассмотреть вопрос о том, как изображают «ночную жизнь» в кино и какой она становится (или является?) в реальности, их влияние друг на друга, – все это окажется достаточно интересной темой. Ведь если проанализировать эстетику кадра современных комиксоподобных блокбастеров, начиная с первого «Бэтмена» с Дж. Николсоном, то можно отметить, что все фильмы такого рода (а priori насыщенные спецэффектами) постепенно сдвигают время своего экранного действия почти целиком в ночь, что, в свою очередь, подталкивает жителей мегаполисов превратить их из реальных Москвы или Нью-Йорка в «где-то увиденный» Готэм-сити. Ночь получает все больше прав как время действия, в противоположность её прежнему восприятию как времени отдыха, отсюда и клубная культура, и становящиеся ежедневной обыденностью уличные фаершоу, и мчащиеся по ночным улицам «прокачанные» автомобили стритрейсеров – «Moscow never sleeps» («Москва никогда не спит»)! Можно отметить, не углубляясь в эту тему, что все ночные субкультуры, формирующиеся сейчас, являются протестными, и имеют в основе своей индивидуалистический культ «себя» и гедонистического получения удовольствия «для себя» так же, как в фильмах, формирующих эти субкультуры, условным «победителем» является почти неизменно герой-индивидуалист, такой, как Бэтмен или человек-паук.

И вс е же пространство ночи и тьмы по-прежнему наполнено страхами. Когда человек остается во тьме, в нем просыпается тот самый маленький ребенок, который боялся, что из шкафа сейчас выйдет злой Бука. Но где корни этого страха?

На настоящий момент существует масса теорий, объясняющих никтофобию, возникающую на то или иное время в детстве у подавляющего большинства людей, и сопровождающую их скрытно до смерти [5]. Так, согласно классическому психоанализу, боязнь темноты, как и многое другое, вытекает из полученных в детстве психологических неосознанных травм. Последователи Юнга причисляют никтофобию к одной из предрасположенностей, к архетипам, переданным нам от предков и продолжающим управлять нашими поступками. Если предельно упрощать, то в каменном веке люди не могли ночью выходить из своих пещер, так как они были уязвимы перед дикими животными, обладавшими способностью хорошо видеть в темноте. В пещерах были свет, огонь и тепло, а за ее пределами — мрак, неизбежность, холод, смерть.

Есть версии, объясняющие боязнь темноты физиологией человека. Отсутствие солнечного света опосредованно воздействует на эпифиз, заставляя его вырабатывать большее количество гормона мелатонина в темноте, и, тем самым, воздействовать на центральную и переферическую нервные системы.

В любом случае, независимо от генезиса этой фобии, мы должны признать, что во всякой культуре существует «боязнь темноты», культивируемая в детском сознании сказками, небылицами; они, в свою очередь, в ходе взросления человека трансформируются в «страшилки» и «ужастики».

Чего же именно боится человек, почему сама живописная фактура темноты создает ощущение саспенса?

Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим, как человек видит окружающий мир в темноте – неявно, нечетко, неопределенно. Неизвестность – вот ключевое слово, вызывающее у человека страх при соприкосновении с темнотой, то есть человек боится узнать что-то, чего не может постичь рациональными способами, боится, но все же пытается это узнать и в то же время опасается, что полученное знание или скрытые доселе обитатели тьмы его травмируют или погубят.

Надо отметить, что для любой культурной традиции характерно противопоставление тьмы и света, причем тьма является, прежде всего, символом, далеким от божественного света, сопрягаемым с мраком потустороннего мира и врагами чистоты и просветления, олицетворенными, например, в зороастризме Ариманом [6]. У христиан «князем тьмы» называют дьявола, и затмения cолнца считаются грозными предзнаменованиями («тьма на земле Египетской» (Исх.: 10, 21); тьма во время распятия Христа (Мф., 27, 45), так же, как и, например, у инков в Перу [10]. В Откровении апостола Иоанна тьма указывает на предстоящий конец света. В традиционной восточной дуалистической концепции инь воспринимается как негативное, холодное, темное, женское, а ян — как позитивное, светлое, теплое, мужское начало.

(Отмечу, что для сторонников деструктивных культов по всему миру – от поклонников богини Кали до сатанистов-антихристиан – ночь, напротив, это время посвящений или мистерий, время получения сокровенного знания) [7].

Как же нам определить тьму? Как в христианской, так и в современной научной парадигме темноты нет, а есть отсутствие света. Действительно, есть возможность изучить свет, но не темноту. Можно использовать призму, чтобы разложить белый свет на множество цветов и изучить различные длины волн каждого цвета, но нельзя измерить темноту. Простой луч света может ворваться в мир темноты и осветить его. Как можно узнать, насколько темным является какое-либо пространство? Необходимо измерить, какое количество света там находится. Таким образом, «темнота» – это понятие, которое человек использует, чтобы описать отсутствие света.

Продолжая мысль, можно сказать, что в христианской традиции, начиная с теодицеи Аврелия Августина, нет также зла, а есть отсутствие добра, или Бога. Все окружающее нас, по мнению Августина, сотворено Богом и в той или иной мере причастно к абсолютной доброте — всеблагости Бога: ведь Всевышний, осуществляя творение, запечатлел в тварном определенную меру, вес и порядок; в них вложены внеземной образ и смысл. В меру этого в природе, в людях, в обществе заключено добро. Во вселенной есть порядок, а точнее – иерархия бытия. Порядок, или иерархия, проявляется в отличиях между существованием, жизнью и пониманием. Жить лучше, чем просто существовать, а понимать, то есть обладать разумом, – лучше, чем просто жить. Факт существования порядка неотделим от обязательства подчиняться ему. Порядок, который мы наблюдаем во вселенной, есть неизменный закон справедливости: лучший должен управлять худшим, низший должен подчиняться высшему [8].

Зло – не некая сила, существующая сама по себе, а ослабленное добро, необходимая ступень к добру. Видимое несовершенство является частью мировой гармонии и свидетельствует о принципиальной благости всего сущего: «Всякая природа, которая может стать лучше – хороша», – пишет Августин [9]. Таким образом, зло есть недостаток или отсутствие такого порядка, которого требует вечный закон справедливости.

Итак, если рассматривать ночь как время отсутствия света, света не только как физического явления, но света Божественного, мы можем определить ночь как время Зла, способного получить власть лишь в отсутствие в человеке или в окружающем его мире Божественного присутствия, а как было сказано выше, современный человек стал быстро терять нравственные ориентиры внутри себя и не уверен в окружающем мире.

Ночью человеческие страхи усиливаются, так как человек по-прежнему склонен меньше чувствовать присутствие в душе и внешнем мире абсолютного Добра, ассоциируемого с идеей Бога. Ночь по-прежнему полна страхов и неприятностей, победить которые дано только дерзкому герою-одиночке, бунтарю, который способен обуздать то или иное порождение тьмы. Не правда ли, тоже знакомый образ?

Итак, можно сказать, что, несмотря на внешнее отрицание христианских ценностей, культура кинематографа в категории «ужасы», тем не менее, развивается в русле христианской парадигмы, продолжая населять кинематографическую ночь инфернальными сущностями, живущими в рамках давно сформулированных правил: нет особенной разницы между прекращением с рассветом шабаша сил зла в гоголевском «Вие» и в фильме «Ночь живых мертвецов».

И тем больше разница и между героями этих произведений, и между их адресатами. Суеверный Хома Брут был, тем не менее, полон страха Божия. Современный человек, выполняя завещания всех реформаторов-богоборцев, наконец-то, по капле, выдавил из себя раба Божьего. Супермен – герой Ницше и дешевых комиксов – выковал свой стальной характер, выметя из души все, по его мнению, ненужное и посмотрел на окружающий мир поверх прицельной планки глазами майора Евсюкова. Что же, остается процитировать: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом» (Мф., 12:43–45).

И ужасы, обитающие в ночной тьме, будут продолжать плодиться на экране и пугать современного зрителя, потому что эти ужасы – порождение кошмаров, существующих внутри него, занявших в душах современных секуляризированных людей место Бога.

А чтобы понять, откуда приходят к нам эти ужасы, достаточно «повернуть глаза зрачками в душу, увидев там сплошные пятна черноты», – так можно сказать, перефразируя Гамлета.

Список литературы

1. Конан-Дойл А. Собака Баскервилей. М, 2004.
2. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. От Возрождения до Канта. СПб., 2002.
3. Скал Д. Дж. Книга ужаса. История Хоррора в кино. СПб., 2009.
4. Прп. Серафим Саровский. Неопытному христианину. Духовные наставления – http://azbyka.ru/tserkov/duhovnaya_zhizn/osnovy/serafim_sarovskiy_duhovnye_nastavleniya_neopytnomu_hristianinu_01-all.shtml
5. Е. В. Якушев. Никтофобия: Как от неё избавится? – http://www.b17.ru/article/niktofobia/
6. Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. СПб., 1890—1907. Статья «Ариман» – http://www.vehi.net/brokgauz/
7. Дворкин А. Л. Сектоведение. Нижний Новгород, 2002.
8. Суини М. Лекции по средневековой философии. Лекция 2. М. 2001.
9. Блаженный Августин. О свободном произволении. III, 13, 36; или «Исповедь», VII, 12, 18.
10. Башилов В. Древние цивилизации Перу и Боливии. М., 1972.